Изгнанница. Поединок чести - Рикарда Джордан

Леонора прежде всего думала о юном Матьё де Меренге. Рыцарь не мог глаз отвести от Софии. Он ухаживал за ней по всем правилам, и Раймунд открыто поддерживал его. Леонора благосклонно отнеслась бы к ухаживаниям рыцаря за ее воспитанницей, но, к сожалению, София не отвечала взаимностью Матьё. Более того, она избегала его — похоже, Матьё неверно повел себя. София может ответить взаимностью на ухаживания рыцаря, только если он будет ласков и сдержан с ней. Однако терпеливость не была одной из сильных сторон Матьё. Чересчур самоуверенного рыцаря распирало от осознания собственной значимости, и он постоянно стремился атаковать Софию своими любезностями. Он не понимал, что таким поведением скорее внушал девушке страх, чем располагал к себе.

Между тем София снова запела и правильно сыграла мелодию. Ее красивое аристократическое лицо просияло, когда графиня похвалила ее.

— Сегодня вечером я не могу ошибиться в нотах! — горячо заявила девушка. — Ведь я пообещала господину Фламберту спеть ему песню. Вы знаете, что он сам написал ее? Для меня, сказал он…

Лицо Софии залил легкий румянец, словно в ее головке не укладывалось, что рыцарь приложил усилия и сочинил стихи для нее. У Фламберта де Монтальбана, рыцаря-альбигойца, похоже, было больше шансов завоевать благосклонность Софии, чем у господина Матьё. Впрочем, и его девушка не поощряла. Да и такой союз явно не входил в планы Раймунда и отца Софии. Несомненно, Фламберт в будущем должен стать достойным рыцарем, но Леонора была твердо убеждена, что идеям альбигойцев не суждено осуществиться. И не только потому, что Господь не защищает еретиков.

Леонора поспешно перекрестилась, сочтя ересью мысль о том, что длительная поддержка военной силой заявленного Папой крестового похода также невозможна. Впрочем Симон де Монфор, возглавлявший крестоносцев, хотя и не собрал весь цвет рыцарства Западной Европы под знамена Папы, но его войско было большим и постоянно увеличивалось, а его люди отличались бесцеремонностью. У альбигойцев же было мало воинов, да и союзников у них было не много. Леонора не поддерживала своего супруга, предоставлявшего еретикам свои отряды. Как бы мужественно они ни сражались, однажды все они погибнут. Уже сейчас общины набирали иностранных воинов для защиты городов. Когда исчерпается и эта возможность, альбигойцы потерпят поражение.

Мысль о Фламберте заставила графиню вспомнить о другой девушке, воспитывающейся при ее дворе благодаря содействию ее супруга. Женевьева де Монтальбан. Кстати, где же она? Возможно, снова где-то спряталась, склонив голову над Евангелием от Иоанна, которое она уже наверняка знала наизусть, судя по тому, что постоянно его изучала. Иногда она также брала религиозные рукописи из библиотеки графа. Раймунд поощрял это. Это была единственная услуга, которую она принимала от него, хоть он и ухаживал за ней — Леонора закусила губу, но не смогла удержаться от этого сравнения, — как влюбленный петух. Несомненно, своим появлением при дворе Женевьева была обязана благосклонности графа, причем приходилось признать, что она нисколько не поощряла его. По мнению Леоноры, это вообще было единственное положительное качество девушки. Женевьева де Монтальбан была помехой при дворе Леоноры, и не только потому, что ее супруг выглядел идиотом перед ней. Графине не нравилось ее постоянное дурное настроение, недовольство всем, чем занимались при дворе, и очевидная скука. При этом редко находился повод побранить ее. Женевьева выполняла все, что ей поручали, если это не слишком противоречило правилам ее религии. Она ничего не хотела изучать, но Леонора была вынуждена признать, что едва ли можно было придумать, чему следует научить девушку. Женевьева была образованной, она умела читать и писать, говорила по-латыни и по-гречески, словно священник, знала, как вести хозяйство и книги по нему. Музицирование и пение она считала мирскими и грешными занятиями, но если от нее требовали, она прилично играла на лютне и пела звонким голосом.

Детей из семейства Монтальбан, похоже, обучали хорошие учителя, Фламберт также был одаренным трубадуром. Вообще, и юный рыцарь, и девушка получили достойное придворное образование. Женевьева хорошо ездила верхом, однако отказывалась от соколиной охоты. Не только Совершенным, но и Добрым людям было запрещено убивать живых существ. Она также владела всеми видами рукоделия, хотя это не приносило ей удовольствия. Танцы, красивые платья и хорошая еда были для нее неприемлемы, не говоря уже о кокетничаньи с юными рыцарями!

Женевьева была вежлива и внимательна с окружающими ее мужчинами, однако не вступала с ними в разговор без крайней необходимости. Когда Леонора вынуждала ее находиться в обществе, она в крайнем случае могла поговорить с трубадуром, а выяснив, что он исповедует ту же веру, заводила разговор о том, как рыцарь посредством своих стихов может помочь друзьям Божиим в их служении. Графиня не удивлялась тому, что, несмотря на суровость и враждебное отношение ко всему мирскому, среди этих еретиков было много одаренных певцов и музыкантов. Возможно, потому, что они прежде всего были жизнерадостными французами с Юга и лишь потом благонравными Добрыми людьми. За редким исключением — и именно такая фанатичка появилась благодаря стараниям Раймунда при дворе Леоноры! Если девушка собиралась вести монашеский образ жизни, почему, ради всего святого, он не мог оставить ее в покое?

Леонора решилась еще раз похвалить пение Софии, но девушка опустила лютню. Графиня проследила за ее взглядом и заметила Женевьеву и мавританку, идущих по главной аллее розария. Еще и с присутствием язычницы при дворе ей приходилось мириться! И, похоже, эта мавританка была единственной, с кем Женевьева могла иногда обменяться больше чем парочкой слов. Сейчас они о чем-то оживленно спорили.

— Разумеется, звезды красивы, но как раз это и является происками сатаны! — взволнованно воскликнула Женевьева. — Они, как и многое другое, были созданы, чтобы вводить нас в искушение, чтобы мы забыли о душе, потому что сосредотачиваем внимание только на поверхностном, а не на добром, чистом и истинном!

— Но я не понимаю, что же такого развратного и лживого в звездах! — возразила мавританка, а в ее голосе слышалась улыбка. — Для меня они ясны, чисты и вечны. В то время как ваше небо, Женевьева, кажется мне действительно темным.

Леонора едва не рассмеялась над этим замечанием, но затем ей пришла мысль, что, похоже, и под мавританским небом совершалось немало грехов. Возможно, гораздо больше, чем под небом альбигойцев.

— Очищенная душа — это и есть свет! — заявила Женевьева. — Господь — это свет, вечность — это восхождение в свете…

Мавританка потерла лоб.

— Вы накли́каете сожжение на костре, — вздохнула она, а затем присела в реверансе перед графиней. — Я слышала, что вы не очень хорошо себя чувствуете, госпожа, — учтиво произнесла она. — Могу ли я быть вам чем-то полезной? Месяц назад вам ведь помог чай, который стимулирует кровотечение. Я могу приготовить его, в моей стране очень хорошие врачи, и я изучила важнейшие целебные травы перед тем, как отправилась к вашему двору.

Леонора отмахнулась.

— Нет, не нужно, мне уже лучше. И пока кровотечение не началось, я все еще могу надеяться, что я, возможно, буду благословлена ребенком. Я замужем уже столько лет и все никак не могу забеременеть. Есть ли у вас лекарство для этого, госпожа Айеша?