Волшебный фонарь Сальвадора Дали - Мария Спасская

Возмущенно размахивая руками, Луи Арагон нервно ходил по отдельному кабинету известного на Монпарнасе кафе «Ротонда», куда сюрреалисты иногда перебирались из поднадоевшего «Куполя». На мягком диване сидели три его приятеля, вместе с Арагоном только что вернувшиеся из штаба коммунистической партии на Рю Лафайет. Французских коммунистов шокировало стихотворение Дали «Любовь и память», опубликованное в четвертом номере журнала «Сюрреализм на службе революции» и посвященное двум музам художника – сестре Анне-Марии и Гале. И сюрреалистов-коммунистов вызвали на ковер.

– Все, чего вы хотите добиться подобными стишками, это запутать простые, здоровые отношения между мужчиной и женщиной, – хмуро проговорил глава французских коммунистов, рассматривая четырех друзей. – Вы просто обязаны отречься от дурно пахнущей сюрреалистической заразы!

– Это исключено! – в один голос откликнулись сюрреалисты. – Сюрреализм гораздо шире Сальвадора Дали!

После непродолжительной перепалки представителей богемы попросили удалиться и обдумать свою дальнейшую линию поведения, если, конечно, они планируют состоять в коммунистической партии. Оказавшись на улице, больше всех негодовал Луи Арагон, давно имевший претензии к зарвавшемуся каталонцу. Картины Дали становились все более патологически странными, и писатель был согласен с партийным боссом: этому безобразию необходимо положить конец.

– Больной ублюдок договорился до того, что плотски вожделеет Гитлера! – рявкнул Арагон. – Оказывается, Дали спит и видит обтянутую гимнастеркой покатую спину фюрера, и, представьте себе, жирная эта спина, перерезанная портупеей, точно лямкой от лифчика, вызывает у нашего каталонца желание обладать Гитлером, как женщиной!

Во время обличительной речи Андре Бретон развалившись сидел в кресле, потягивая красное вино и улыбаясь. Снисходительно взглянув на разгорячившегося приятеля, он осушил бокал до дна, с иронией проговорив:

– А как же усыпление разума? Погружение в страну грез? Конечно, досадно, что Сальвадору снятся такие похабные сны, но кто из нас властен над снами?

– Весь этот бред Дали несет с подачи Галы, желая шокировать публику!

– Гала умна и не станет провоцировать столь дурно пахнущего скандала, – отрицательно покачал головой Бретон.

Присмотревшись к Гале, неожиданно для всех Бретон изменил свое мнение о ней, проникнувшись глубоким уважением к коммерческой жилке мадам Элюар. Когда контракт с очередным перекупщиком картин каталонца подошел к концу и стало понятно, что продлевать его никто не собирается, предприимчивая женщина отправилась к одному из поклонников художника и предложила создать фонд Дали. Принимая визитершу в своей парижской квартире, граф Жан-Луи Фосиньи-Люсанж с удивлением слушал на редкость практичный проект, который мог бы обеспечить одиозному художнику безбедную жизнь и возможность для творчества.

Проект назывался «Зодиак» и заключался в том, чтобы двенадцать богатых любителей искусства, соответственно количеству месяцев в году, согласились бы делать ежегодный денежный взнос на определенную сумму, взамен получая картину на выбор. Графу не пришлось долго искать желающих на этих условиях обзавестись полотнами набирающего популярность каталонца. Это был блестящий рекламный ход. Ни одна самая успешная выставка не смогла бы обеспечить работам Дали столь пристального внимания аристократии. Теперь его картины красовались на самых популярных стенах Парижа, и вскоре Дали сделался знаменит. А ближе к Рождеству Гала и Дали осуществили еще один большой скачок по социальной лестнице, став завсегдатаями гостеприимного дома баснословно богатых супругов Кросби, приехавших из Америки в Париж прожигать жизнь и сорить деньгами. Чета американцев устраивала богемные вечеринки в удивительном месте, на старой мельнице, которую Кросби обнаружили к северу от Парижа. Когда-то мельница принадлежала Жан-Жаку Руссо, и, по слухам, алхимик Джузеппе Калиостро работал там над своей магической формулой эликсира бессмертия. Супруги мельницу тут же купили, нарекли «Ле Мулен дю Солей», и с первого же дня все десять спален старинного здания ни разу не пустовали без гостей.

Каресс Кросби, сексуальная красотка с тонкой талией и точеными ножками, позиционировала себя как девушка, которая никогда не говорит «нет». С понимающей улыбкой она смотрела на забавы своего Гарри, обладавшего отменно мужественной внешностью героя-авиатора и любившего, помимо женщин, еще и погонять на спортивных авто. Но не это стало причиной его смерти буквально через два года после покупки Солнечной Мельницы. В номере парижской гостиницы Гарри и очередная его любовница совместно покончили собой, не оставив каких-либо пояснений. Каресс недолго носила траур, и вечеринки, которые она называла «пиры Лукулла», вскоре снова стали сотрясать старые стены Мельницы.

У Каресс бывали самые знаменитые люди искусства, знавшие, что «Ле Мулен дю Солей» – то место, где все происходит. Знала это и Гала. Именно поэтому она настояла, чтобы виконт де Ноэль, в свое время спонсировавший «Андалузского пса», а теперь один из членов «Зодиака», представил их Каресс. И вскоре мадам Элюар вместе с эпатажным художником почти не покидала Мельницу. Ей нравилось там буквально все, ибо Мельница была шик и роскошь. Галу очаровала столовая, которая помещалась в конюшне, увешанной тигровыми шкурами и чучелами попугаев. И потрясла роскошная библиотека с тысячью редчайших фолиантов, расположенная на втором этаже. Винный погреб был всегда полон, лилось рекой шампанское, и граммофон без устали играл «День и ночь» Коула Портера.

Разгуливая по переполненным гостями комнатам, Гала снисходительно наблюдала, как ее малыш Дали под влиянием Фрейда и при непосредственном участии своей музы понемногу отбрасывает робость и становится самим собой. Не выпуская из рук американских газет, позаимствованных здесь же, на журнальном столике, Сальвадор с нескрываемым интересом изучал все пришедшее из Америки, словно вдыхал аромат диковинной еды, которую собирался отведать. Несомненно, ему ужасно хотелось попасть в эту волшебную страну грез, но не пускали фобии.

Гала наблюдала за метаморфозами своего безумного гения и в душе ликовала, предвкушая то время, когда ей удастся сломить ужас Сальвадора перед самолетами и вывезти его за океан. Туда, где их поймут и по-настоящему оценят. Где их ждет настоящая слава. Слава и деньги. Большие деньги, а не жалкие крохи, выделяемые меценатами «Зодиака». Хотя, что уж греха таить, благодаря «Зодиаку» «параноик геометрического темперамента», как метко охарактеризовали Дали критики, вместе со своей музой безбедно жил в просторной квартире, совмещенной со студией на Рю Гоге, ни в чем не нуждаясь и время от времени, помимо шокирующих картин, озадачивая публику еще и «сюрреалистическими текстами».

– С Дали нам явно не по пути, – бушевал Арагон. – Он превратил сюрреализм в позорный фарс. Все только и говорят, что о его статьях и картинах. Настанет время, когда испанец заполонит собой весь мир. Вот увидишь, Андре, он станет сюрреалистическим богом! Никто не будет знать Андре Бретона, зато при слове «сюрреализм» все будут тут же вспоминать Сальвадора Дали.