Русич. Последняя битва - Андрей Посняков

– Я видел, как он смотрел на тебя, – тихо произнес Иван.

– Мальчик влюблен. – Женщина грустно расхохоталась. – Мы были с ним близки и не раз. И не только с ним… Ты хорошо слушаешь, дон Хуан! Без всякой дурацкой ревности. О, как только увижу красивого юношу или мужчину – ничем не могу себя удержать. Осуждаешь?

Иван улыбнулся:

– К чему? Осуждать женщину – тем более такую красивую – последнее дело для благородного рыцаря!

– Славно сказано! – Елена соскользнула с постели и, нагая, подошла к столику, прихватив бокалы с вином. – Вот за это сейчас и выпьем.

– С удовольствием.

Выпив, обворожительная паненка поставила бокал на пол и, крепко прижавшись к Ивану, ожгла его губы жарким затяжным поцелуем.

Кстати, Раничев не зря зашел, и дело не только в сексе, вернее, совсем даже не в нем – пани Елена все ж таки вспомнила про монету, тот самый пфенниг!

– Да, я уже видала такую, – улыбнулась она, внимательно рассматривая протянутую Иваном медяху. – И точно – в наших местах. То ли трактирщик ее дал вместо сдачи, то ли крестьяне принесли денежным оброком, то ли еще кто – бог весть. А ты зачем спрашиваешь, дон Хуан?

– Да так. – Раничев шутливо поцеловал женщину в нос. – Люблю все необычное.

– А что в ней необычного-то? Орел, крест – правда, кривой – и что?

– А колосья? В сочетании с орлом – очень необычно. И форма, идеально круглая.

– Ох, дон Хуан. – Елена потерлась щекой о плечо Раничева. – Вы, мужчины, конечно, считаете нас, женщин, глупыми. Но ведь это чаще всего вовсе не так. Вот и с монетой – говоришь мне бог знает что – и хочешь, чтоб я поверила?

– Не хочешь, не верь, – меланхолично отозвался Иван, чем вызвал весьма одобрительный взгляд.

– Молодец, кастилец! Признался. – Паненка ухмыльнулась, встала на колени, изогнувшись, словно пантера. – Хочешь, скажу, зачем тебе знать о монете?

– Ну скажи. – Раничев спрятал улыбку – интересно было знать, что про него подумала хозяйка замка.

– Тебе нужно отыскать еще шесть таких, чтобы стало семь, – убежденным шепотом отозвалась красавица. – Это – афродизиак, любовно-приворотные штуки. Соберешь семь монет, опустишь в воду – вот тебе и зелье, верно?

– Еще заклинание прочесть надо. – Ивана уже прямо-таки распирал смех. – Айн, цвай, полицай… Ду хаст!

– Вот-вот, дон Хуан, я так и знала! Все же ты честный человек. А насчет монеток… – Паненка заговорщически подмигнула. – Я поищу их для тебя, лады?

– Лады, прекрасная пани!

Иван не в силах был выносить уже этот сладострастный изгиб спины, грудь с твердыми налитыми сосками, серые огромные глаза, горящие любовным томлением…

Он ничего не сказал – лишь молча притянул к себе женщину. Та застонала…

Потом они допили вино и, позвав пажа, велели принести еще. Мальчишка-паж вернулся быстро, умело наполнил бокалы, не обращая никакого внимания на происходящее.

– Хитрит, змей, – после его ухода расхохоталась Елена. – На самом-то деле я ему очень нравлюсь – но маловат еще. Впрочем, год-два и… Послушай-ка, дон Хуан, обещай и мне дать попробовать любовного зелья!

– Сначала нужно монеты найти.

– Найдем! Чувствую, что найдем.

– Лена, ты полька? – Выпив еще вина, Иван совсем уж освоился, даже иногда, не замечая, переходил на русский, что прекрасную паненку, похоже, вовсе не волновало.

– О да, полька. И муж мой поляк.

– А имена детям дала – немецкие. Специально?

– Специально. – Пани Елена кивнула. – Подрастут, пойдут в вассалы Ордена, Бог даст, выслужат и землю, и крестьян. С немецкими-то именами это куда как удобней получится.

Умна, что и говорить! Раничев одобрительно качнул головой и не смог сдержать вздоха. Неожиданно подумалось вдруг, что всем этим мечтам не суждено сбыться. Орден-то скоро падет! Ну не падет – захиреет. Может, лучше бы польскими именами назвать сыновей? Хотя останется еще и Ливония, не нравится Польша, можно будет свалить туда. А впрочем, какое там – нравится не нравится, ведь здесь, в Восточной Пруссии, их родина, маленьких рыцарей, детей Здислава и Елены… которым практически никакого наследства не светит – замок и землю наследует старший сын.

Раничев налил еще вина и подошел к окну – светало. Похоже, пора было возвращаться к себе. Иван обернулся:

– Вчера по пути одна старуха рассказывала странные вещи. Будто кто-то по ночам долбит, словно бы по железу – бах-бах-бах… Ничего подобного не слыхала?

– Сказки, – махнула рукой паненка. – Врет все твоя бабка. Если б было то – многие б слышали, не одна она. А уж тем более – я бы точно знала! Мне Августина, кормилица, все сплетни да слухи рассказывает.

– Ну!

– Вот те и ну, дон Хуан. Последний раз она рассказывала, будто на старой мельнице, у Зеевальде, дракон поселился! Никто его не видал, только слышали, как рычит. Громко так, страшно… да еще и зубами лязгает!

– Дракон?! – Раничев спинным мозгом почувствовал удачу. Вот оно! Самое что ни на есть необычное… если не просто слухи. – А Зеевальде – это что?

– Деревня, фон Эпплам принадлежит, а мельница – орденская. А что?

– Да так…

Иван посмотрел в окно – во внутреннем дворе замка снова заржали кони…

Порой в вопросе иль в ответе

Был скрыт коварнейший силок.

Старались оба, кто как мог,

Друг друга изловить на слове.

Готфрид Страсбургский

«Тристан и Изольда»

…как видно, возвращался хозяин замка. Конечно же, от любовницы – куда еще можно ездить на ночь? Как ее? Баронесса Изольда фон Эппл. Бедная Елена… Впрочем, не такая уж и бедная.

– Увидимся завтра. – Пани Елена поцеловала гостя и, открыв дверь, позвала пажа: – Проводи.

Иван едва успел улечься, как за стеною, по лестнице загрохотали шаги.

– Прямо, как в том анекдоте, – ухмыльнулся Раничев. – Главное – вовремя смыться. А то была бы сцена: те же – и муж.

Он быстро уснул, хотя поначалу пытался продумать весь завтрашний день. Однако вместо мыслей в голову лезли какие-то эротически-фривольные образы, и Иван, мысленно махнув рукой, смежил веки, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее.

Утром, при встрече в трапезной, пани Елена вела себя как ни в чем не бывало, даже не улыбнулась, лишь холодно кивнула Ивану и с какой-то тоскою взглянула на Александра. Юноша молча сидел, уставившись взглядом в стол, бледный и, похоже, невыспавшийся.

– Что с тобой, сын мой? – озаботился Здислав. – Тебе нездоровится?