Цирк семьи Пайло - Уилл Эллиот

— Немного жесткое, если говорить честно, Джордж, — спокойно сказал Гонко.

— Немного жесткое! — повторил Джордж, сияя. — Мне это нравится. Неудивительно, что ты руководишь этой труппой, ты забавный парень. Мы с Роджером только что подсчитали итоги, произвели анализ затрат и выгод твоего шоу. Твое вечернее шоу, Гонко, стоило нам девяти жизней трюкачей. В целом девять трупов трюкачей, задавленных в сутолоке. Сейчас у зрителей принято освистывать эпизоды шоу, которые им не нравятся, поэтому, полагаю, самоубийственная сутолока указывает, что «немного жесткое» шоу совсем не сулит денег. Чему равны девять трюкачей, если перевести это на количество порошка, Роджер?

Счетовод Роджер уронил свой дипломат в яростной попытке вынуть из кармана калькулятор. Он нажал на некоторые цифры и сказал:

— Девять кисетов, мистер Пайло.

— Девять кисетов! — воскликнул Джордж, с лица которого сошла улыбка. — Девять кисетов, Гонко. Сколько мы сможем заплатить клоунам за сегодняшнее представление?

Счетовод нажал еще несколько цифр.

— Девять кисетов, — сказал он.

— Правильно! — согласился Джордж. — И сколько будет девять минус девять?

Роджер произвел математический расчет:

— Мм, ноль, мистер Пайло.

— Справедливо! Прекрасная круглая цифра. Что ты думаешь об этом, Гонко?

Гонко открыл рот, чтобы высказаться, затем закрыл его, когда Джордж выложил на стол листок бумаги. Главный клоун бросил на него равнодушный взгляд и спросил:

— Что это, Джордж?

— Уведомление о приостановке шоу! — воскликнул Джордж.

Гонко вздохнул:

— Что, если я сообщу тебе, что против нашего шоу совершена диверсия?

Джордж сделал вид, что воспринял эти слова серьезно, и качнулся на ногах взад и вперед:

— Если ты заявляешь мне это, я бы попросил тебя предъявить кучу улик, которые, вероятно, имеются у тебя, чтобы доказать обоснованность твоего дикого обвинения.

Гонко поднял дымовую шашку.

— Учти и то, что вызывает сомнения, — сказал Джордж.

Гонко отбросил дымовую шашку.

— Кроме того, напоминаю тебе, что каждый постановщик несет персональную ответственность за свои действия, включая обеспечение безопасности представления или сцены. Вот что я скажу гипотетически, если ты выдвигаешь, тоже гипотетически, такое обвинение. Это обращение, разумеется, следует адресовать управляющему, и решение упомянутого управляющего будет окончательным и обязывающим. Упомянутым же управляющим буду… я, Гонко.

— Спасибо за разъяснения, Джордж.

— Не за что. Пожалуйста! Спасибо тебе за то, что ты уважаешь должную процедуру. Именно это я сказал прорицательнице, когда похитили ее хрустальный шар. Поэтому ваше шоу приостанавливается на неопределенное время. Впрочем, не беспокойся, у меня есть для тебя другие поручения.

— Мне не нравятся другие поручения, — жалобно произнес Дупи. — Не нравятся.

— Помолчи, Дупи, — сказал Гонко.

— Зайди в мой трейлер в следующую пятницу вечером за другими поручениями, — приказал Джордж. — Ты будешь работать непосредственно на меня. Разве это не принесет удачу нам обоим?

Джордж повернулся на каблуках и вышел, не сказав больше ни слова. Счетовод последовал за ним.

Подойдя к столу, Гонко смел уведомление на пол, затем встал и ушел. Джи-Джи повернулся к Уинстону:

— Что имеется в виду под другими поручениями?

— Что означают эти слова? — переспросил Уинстон. — Работа вне игровых площадок. Возвращение туда, откуда мы пришли. Перед тем, как осели здесь.

* * *

В своей спальне Джи-Джи прикидывал, как отнесется Джейми к событиям этого дня. Для них двоих это был большой день, так сказать, проложено много тропинок через минное поле… Черт, Джи-Джи уже несколько раз мог бы погубить их обоих.

«Я окажу парню услугу, — подумал Джи-Джи. — Покрою его лицо краской. Да, думаю, он поблагодарит меня за это».

С этой мыслью клоун Джи-Джи улегся спать. Но его намерению помешали подушка и простыня. У циркачей бывают красочные сны, и после того, как Джи-Джи метался ночью на кровати, переворачивался с боку на бок и покрывался потом, краска сошла с лица уже через пару часов.

Джейми проснулся.

Его руки, казалось, действовали отдельно от всего организма. Испытывая дрожь, они потянулись к маленькому вельветовому кисету. Как только он двинулся, его пронзила боль. Первой мыслью в это утро было то, что боль погубит его.

Медленные, осторожные движения… Спешка могла привести к тому, что порошок бы просыпался и все пришлось бы начать сначала. Он высыпал порошок в глиняную чашку. Затем чиркнул спичкой, сумев как-то удержать руку в устойчивом положении, пока гранулы плавились в серебряную жидкость. Прохрипел:

— Сделай так, чтобы боль прекратилась, — выпил и опустился на постель. На него словно снизошло благословение. Он вздохнул и поблагодарил Господа.

Пока проходили минуты, его мозг освобождался от дремоты. Возникали непрошеные мысли, связанные с цирком, смутные воспоминания о вчерашнем дне, когда чужой человек владел его телом. Его разум заработал в обычном порядке, который после пробуждения показался очень знакомым. «Это не могло произойти, но происходило. Это невозможно, но было возможно. Я больше не могу контролировать себя постоянно. Мною управляет лунатик, я всецело в его руках. Если ему захочется меня убить, я не смогу воспрепятствовать ему. Я нападал на акробатов. Я украл имущество, это, если кражу обнаружат, вероятно, станет причиной моей гибели. Во мне живет психопат, который руководит мною. Он жаждет чьей-то крови, и лишь вопрос времени, когда он поймет, что этот кто-то именно я».

Далее он вспомнил о гибели девяти трюкачей, которые в определенном смысле являлись человеческими существами. С тупым страхом Джейми осознал, что он — Джи-Джи — не нашел времени, чтобы подумать о их смерти. Ни одной минуты.

— Вот, блин, — прошептал Джейми.

Всякий раз, когда он покрывал лицо краской и передавал себя во власть безумца, ему предстояло переживать такие утра, как это.

Что тогда? Что можно было сделать со всем этим? Ответ казался очевидным: он не имел об этом никакого представления. Но что-то должно было быть. Должен же быть какой-то выход.

Правда, если он найдет этот выход, они найдут его. Так же, как в последний раз. Они последуют за ним на его работу, появятся в ванной комнате поздно вечером, застигнут его тайком, куда бы он ни пошел. Они вернут его в цирк или убьют. Он увяз, и лучше смириться с этим. Никто в реальном мире не способен ему помочь, даже поверить ему. Все это выглядело настолько очевидным, что он заплакал, зарывшись лицом в подушку, подобно страусу, прячущему голову в песок. Он находился в таком состоянии, пока не услышал, как кто-то входит в комнату. Это был Уинстон.