Огни на Эльбе - Мириам Георг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лили задумчиво посмотрела на свой бутерброд. Раньше она верила, что живет в справедливом государстве. Во всяком случае, такое впечатление у нее сложилось, когда она за ужином слушала разговоры отца и брата о политике империи. Порой они сетовали, но в целом были довольны, что, конечно, было во многом обусловлено успехом судоходной компании. Лили не знала, сколько несправедливости несет в себе эта система. А впрочем, неправда. Она знала. Просто раньше это не беспокоило ее.
Внезапно Эмма наклонилась вперед и прошептала:
– Лили, у нас есть группа… ну, знаешь… – Она опасливо огляделась по сторонам, будто боялась, что их подслушают. – Мы встречаемся раз в неделю и разговариваем, строим планы. Своего рода салон. – Она многозначительно улыбнулась, и у Лили снова возникло ощущение, будто она что-то упускает. – Если хочешь, я возьму тебя с собой в следующий раз.
– О, с удовольствием! – ответила Лили. Она не до конца поняла, что Эмма имела в виду. Вероятно, речь шла о группе женщин, которым, как и ее подруге, не разрешили работать – должно быть, теперь они собирались, чтобы поговорить об этом. Признаться, Лили было все равно – она просто считала Эмму замечательной и во что бы то ни стало хотела узнать ее поближе.
* * *
Копыта лошадей цокали по булыжникам Эспланады, оставляя позади пестрые ряды магазинов. Зильта приятно провела утро в городе: накупила тканей на новое платье для себя и костюм для Михеля, немного прогулялась по Юнгфернштиг с фрау Вёрманн. Три года назад торговый дом Вёрманнов первым основал плантацию какао в немецкой колонии в Камеруне, и герр Вёрманн только что вернулся из инспекционной поездки. Зильта несколько дней горела желанием узнать подробности о незнакомом ей мире, но фрау Вёрманн в основном жаловалась – муж вернулся из Африки одичавшим, страдал от болей в кишечнике и заразил всю семью своим унынием. О Камеруне и сама она толком ничего не узнала. Только твердила, что «чернушки», как она их называла, были бунтовщиками и не желали работать, усложняя жизнь мужу и его бригадирам.
Изначально женщины хотели встретиться и выпить шоколад, что соответствовало бы случаю. Но фрау Вёрманн сказала, что видеть не может какао, и они заказали английский чай с булочками и взбитыми сливками.
Зильта возвращалась домой в умиротворенном настроении. День, проведенный в городе, всегда был для нее хорошим днем. Его не испортило даже то, что в какой-то момент ей надоело выслушивать жалобы фрау Вёрманн, которая могла часами рассказывать о своей семье, но ни разу не поинтересоваться Карстенами или здоровьем Зильты. Но она знала за подругой этот недостаток, и происходящее не выбило ее из колеи. Зато теперь, при виде серьезного лица дочери, которую она забрала после занятий, Зильта вдруг забеспокоилась. Лили сидела напротив нее в карете, прислонившись головой к окну, и казалась непривычно бледной.
– Лили, милая, ты в порядке? У тебя нездоровый вид, вас там не слишком нагружают?
Лили удивленно подняла глаза, словно голос матери отвлек ее от размышлений, а затем с улыбкой покачала головой.
– Вовсе нет! Мы сегодня почти ничего не делали: так, немножко педагогики, французского и рукоделия. Со мной все в порядке. Я просто задумалась.
Зильта чувствовала, что хорошо бы порасспросить ее подробнее, но вместо этого лишь молча откинулась на спинку сиденья. К этой тряске невозможно привыкнуть, подумала она. С момента последних родов она страдала от болей в области таза, которые, казалось, только усиливались с годами. Кроме того, она тяжело переносила женские недомогания, которые из месяца в месяц также становились все мучительнее. Сидя в карете, она ощущала каждый булыжник, по которому они ехали, как острый кинжал в животе. Конечно, она никогда бы не пожаловалась на эти боли – о них невозможно говорить вслух! – но без маленькой ручки у окна, на которой она слегка подтягивалась вверх, чтобы не давить всем весом на чувствительное место, она бы просто этого не вынесла.
Внезапно Лили заговорила:
– Мама, а ты знала, что в Англии и Швейцарии женщинам разрешено учиться? И даже работать врачами! Тебе не кажется, что как-то несправедливо, что у нас это запрещено?
Зильта испуганно посмотрела на дочь.
– Вот, значит, какие темы вы обсуждаете в школе? – спросила она, раскрывая веер. В карете было душно, но она не хотела открывать окно, чтобы одежда не пропахла лошадьми.
– Мама, это не школа, а курсы! И да! То есть нет. Не во время занятий. Но ты только представь, я могла бы вместе с Генри ходить в университет! – говоря это, Лили мечтательно смотрела в окно, а потому не видела, как мать изменилась в лице.
– Это было бы, конечно, страшно увлекательно… – осторожно ответила Зильта, стараясь подбирать слова как можно тщательнее. – Но подумай, что скажут твои дети, если мать будет ходить в университет вместо того, чтобы быть дома, с ними? – спросила она с не до конца искренней улыбкой.
Дочь лишь бросила на нее хмурый взгляд, который Зильте безотчетно не понравился. Так и не дождавшись ответа, она продолжала:
– Ты права, за границей настало время удивительных перемен. А здесь, у нас, все идет своим чередом – и это тоже хорошо! В конце концов, детям нужны их матери. В изучении медицины есть что-то непристойное для дамы. Врачам приходится иметь дело с болезнями, в том числе заразными, мало ли что там можно подхватить. Нет, мы должны оставить медицину мужчинам, как-никак они что-то понимают в этом деле. Хотя, конечно, если у женщины есть такое желание, то не стоит ей этого запрещать. Но откуда оно у нее возникнет?
Зильта не стала развивать эту тему дальше, и Лили тоже молчала, с отсутствующим видом прислонившись к стенке кареты. Зильта поняла, что с дочерью что-то происходит, и у нее засосало под ложечкой. Откуда у Лили такие мысли? Она сказала, что занятия ни при чем. Должно быть, об этом говорили однокурсницы. Под колесо попал большой камень, и Зильта скривилась от боли. Она надеялась, что в будущем ей не придется пожалеть о том, что она когда-то уговорила мужа дать дочери образование. Она лишь хотела, чтобы у Лили было какое-то занятие, чтобы она была счастлива
