Огни на Эльбе - Мириам Георг

я старой и безобразной или, к примеру, такой, как сейчас, но с огромной бородавкой на носу, они бы меня простили. Но когда ты молода, хороша собой и к тому же врач, пиши пропало. Мужчины не воспринимают меня всерьез – для них я просто кукла, у которой слишком много идей. Они думают, что я хорошенькая. Забавная. В худшем случае раздражающая. – Говоря это, она смотрела Лили прямо в глаза, без тени стыда или кокетства. – Не надо считать, что за границей все иначе только потому, что у них поменялся закон. Изменения должны произойти в умах. А пока этого не случилось… – Она помолчала, горько кривя губы. – Я делаю все, что в моих силах, чтобы они принимали меня всерьез, одеваюсь как положено. Меня не в чем упрекнуть, понимаешь? Но все напрасно, их не переубедить. Вот почему я отреклась от них. Я имею в виду, от мужчин. Я больше не борюсь за то, чтобы быть с ними на одной стороне. Но женщины… – Она сделала глоток чая и покрутила чашку, задумчиво наблюдая за пляской чаинок. – Я надеюсь, Лили, что однажды я смогу убедить их, что женщина-врач ни в чем не уступает мужчине. А порой даже превосходит его. Ты знаешь, сколько дам стыдятся пойти на прием к мужчине, когда речь заходит о деликатных вопросах? Сколько страданий можно было бы предотвратить с помощью одного-единственного нововведения?

Лили смотрела на Эмму во все глаза. Мысль о том, что женщина может быть врачом наравне с мужчиной, казалась ей фантастической. Прежде она и подумать об этом не могла. Врачами были мужчины. Она задумчиво достала из сумки свой абрикосовый пирог и бутерброд с котлетой и положила на колени вышитую салфетку. Эмма, казалось, почувствовала ее замешательство, потому что она вдруг рассмеялась.

– Столько правил, Лили! Все наше общество построено на правилах, придуманных мужчинами, чтобы нас принизить. А мы все думаем, будто они даны нам свыше, и боимся их поколебать.

Лили кивнула.

– Но это не так! – в глазах Эммы зажегся огонек. – Я знаю, что здесь, в кайзеровской Германии, с этим пока плохо, но в Англии и Швейцарии мне доводилось видеть выдающихся студенток. Хотя очень немногие женщины решаются воплотить свои мечты в жизнь. Во всех концах земли им приходится нелегко. Но я знаю точно: придет день, когда мы добьемся равноправия и сможем работать там, где сейчас работают только мужчины. Правда, я вряд ли все это застану. – Она грустно замолчала, искорки в ее глазах погасли. – Это слишком долгий процесс. Они чинят нам препятствия везде где только могут. А когда мы пытаемся бороться за свои права, над нами смеются или сажают под замок.

– Но… это чудовищная несправедливость! – Лили и сама удивилась, как сильно ее задели слова Эммы. Раньше она никогда не задумывалась над этим, но, услышав страстный монолог подруги, поняла, что полностью с ней согласна – все это просто постыдно.

Эмма улыбнулась.

– Ты ведь тоже с этим сталкивалась, правда? Ты здесь, а значит, тоже хочешь работать, но у тебя нет никаких вариантов, кроме как стать учительницей. Или?.. – Она осеклась и схватила Лили за руку. – Или это и есть твоя мечта? Прости, пожалуйста, в работе учительницей нет ничего предосудительного, даже наоборот, я думаю…

– Нет! – взволнованно прервала ее Лили. – Нет. Ты права… я… – Она не могла найти слов. Как объяснить все Эмме, не выставив себя полной идиоткой?

Еще пять минут назад она чувствовала себя здесь беспредельно счастливой. Курсы для учительниц были единственной для нее возможностью получить образование. Но боже мой, она ведь даже не сможет работать по профессии, которой так кропотливо училась! И вместо того, чтобы задуматься об этом, она радовалась как ребенок уже тому, что ей разрешили чем-то заняться до замужества. И никогда не думала о будущем.

– Я хочу писать! – выпалила она. И как только эти слова сорвались с губ, внутри нее будто прорвало плотину. На нее нахлынуло столько разных мыслей и чувств, что несколько мгновений она не могла вымолвить ни слова. – Я хочу писать книги или статьи для газеты. Всегда об этом мечтала. Я каждый день пишу, но…

– Но не знаешь, что делать дальше, потому что для женщин-писательниц нет никаких перспектив? Потому что общество считает, что это неприемлемо? – взволнованно подхватила Эмма. Лили кивнула, ощущая, как горят щеки.

– Я помолвлена, – призналась она, опустив глаза. – Я даже не смогу работать учительницей. Я учусь лишь для того, чтобы…

– Чтобы делать хоть что-то? – тихо спросила Эмма, и Лили снова кивнула. Внезапно посуровев, Эмма покачала головой, а затем прошептала:

– Требование, чтобы учительницами можно было работать только до замужества, – просто позор, я всегда так считала! Позор! Представляешь, даже НСЖУ это поддерживает!

Лили удивленно округлила глаза, а затем быстро отпила кофе, надеясь, что Эмма продолжит говорить, но та лишь выжидательно смотрела на нее. Наконец Лили смущенно поставила чашку.

– НСЖУ? – тихо спросила она, чувствуя себя глупо как никогда раньше.

На губах Эммы мелькнула улыбка, но в голосе не было ни капли превосходства, когда она пустилась в объяснения:

– Национальный союз женщин-учителей. Я просто не могу этого понять! Пока нам разрешено работать только до брака, мы являемся неполноценной частью общества. На незамужних женщин наложено столько запретов! И столько всякого, что хоть и не запрещено, но… если хоть раз нарушишь эти неписаные правила, можно прослыть ненормальной и вызвать косые взгляды. Я даже в театр или в бассейн не могу пойти одна, не выслушивая упреков. Хотела спросить тебя: разве это справедливо, что ты должна перестать работать после свадьбы? А я что, стану хуже, если выйду замуж и продолжу работать?

– Нет, конечно же нет! – испуганно пролепетала Лили. Раньше она никогда не смотрела на свое положение с этой точки зрения. На мгновение их взгляды встретились, и у Лили возникло ощущение, что Эмма понимает ее, как никто другой – и это при том, что еще пару минут назад она даже не подозревала, что была непонята. Внезапно в ее голове забурлило столько новых мыслей, что она едва за ними поспевала. Она хотела работать! К чему все ее старания, уроки и экзамены, к чему учеба, если после всего этого она будет сидеть в гостиной и нянчить детей? Всякий раз, когда Генри говорил о своих занятиях, в его голосе звучала неподдельная страсть. Но стоило Лили начать его расспрашивать, как юноша отмахивался – зачем вникать в подробности, все равно она не поймет, не нужно – еще заскучает. И хотя ее это втайне раздражало,