Записки еврея - Григорий Исаакович Богров

— Сруликъ, я боюсь! прошептала сестра.

— Не бойся, Сара, всѣ они врутъ, отвѣтилъ я сестрѣ, чтобы успокоить ее. Наступило долгое молчаніе. Мужики разбрелись къ своимъ возамъ. Меня ничто не развлекало. Суевѣріе и мысль затѣяли борьбу между собою. Вѣрить ли на слово, или нѣтъ? Столько людей вѣритъ всему, что имъ ни говорятъ; какое право а имѣю не вѣрить? Вопросы pro и contra кишѣли въ моей головѣ, мысль копошилась долго, и нечаянно попала на логичный путь.

Для чего вѣдьма, Аксиньха, искривила шинкаркѣ Хайкѣ ротъ? Вѣдь не для одного же удовольствія, иначе она могла бы, силою своего всемогущаго колдовства, искривить цѣлую дюжину ртовъ у другихъ евреекъ. Почему вѣдьма избрала въ жертву именно Хайку? Вѣроятно, она мстила шинкаркѣ за то, что та не даетъ водки въ долгъ. Нужно предполагать, что Аксинька просила водки въ кредитъ, а Хайка была неумолима. По какой же причинѣ вѣдьма вынуждена была унижаться предъ шинкаркой и просить водки въ вредитъ? Вѣроятно, потому, что у ней наличныхъ денегъ не оказалось. Но вѣдь Аксинька могла принимать на себя какой угодно образъ. Доказательство предъ глазами: она недавно обратилась въ бочонокъ. Владѣя такимъ искусствомъ, спрашивается, что стоило бы Аксиньвѣ обратиться въ штофъ, положимъ, и, находясь возлѣ бочки, напиваться сколько душѣ угодно, не испрашивая на то согласія шинкарки? Наконецъ, если Аксиньвѣ нужны деньги, то она можетъ принять форму одного изъ мѣшечковъ, лежащихъ у мѣняльныхъ столиковъ, и невидимо загребать со стола деньги, сколько нужно. Это было бы гораздо удобнѣе и проще, чѣмъ прибѣгать къ милости безсердечной кабачницы. Если же вѣдьма этого не дѣлаетъ, то, значитъ, она не въ состояніи этого сдѣлать. Что же она за вѣдьма послѣ этого? Гдѣ же ея сверхъестественная сила, которою она творитъ чудеса для другихъ, а не для самой себя? Додумавшись до этого пункта, я твердо поднялъ голову, смѣло посмотрѣлъ въ ночную даль и невольно прошепталъ: «вздоръ, чепуха!».

Ну, а охи и ахи, раздававшіеся изъ могилы? И это натурально. Мужикъ сказалъ, что парни, обрадовавшись смерти ненавистной Аксинькй, пЬхоронили ее тогда, когда она была совершенно теплая, и присыпали кой-какъ землею. Но, можетъ быть, ее похоронили преждевременно, и она въ могилѣ очнулась и звала на помощь тѣхъ, которые въ своей премудрости рѣшили успокоить ее осиновыхъ коломъ.

— Да, повторилъ я шопотомъ, и на этотъ разъ еще болѣе рѣшительно — все это вздоръ, чепуха и ложь!

— Что ты тамъ шепчешь? спросила испуганно сестра.

— Я вздремнулъ немного. Ничего.

— Ну, а Талмудъ, а тѣнь Саула, а вѣдьмы библейскія? принялся я опять разсуждать. Но прежде, чѣмъ я могъ серьезно подумать о разумномъ отвѣтѣ, мы въѣхали въ деревню. Все спало уже мертвымъ сномъ. Бодрствовали одни только косматыя, громадныя собаки, выбѣгавшія изъ каждаго двора проводить нашъ обозъ своимъ лаемъ. Нашъ возъ, какъ-то неистово скрыпнувъ, остановился. Мы пріѣхали.

Наша новая квартира находилась на самомъ противоположномъ концѣ деревни. Это была какая-то жалкая, полуразвалившаяся изба, съ покосившимися, маленькими окошечками, расположенными безъ всякой симметріи. Дворъ былъ совершенно пустой, безъ службъ, и мѣстами обнесенный разрушившимся и повалившимся плетнемъ. Въ небѣ, повидимому, давно уже никто не жилъ. Въ цѣломъ дворѣ даже ни одной собаки.

Я и Сара направились къ избѣ. Сара, продрогшая, добѣжала первая и сильно постучала въ дверь.

— Татьяна, отворяй! прокричала она нѣсколько разъ. Я отстать нѣсколько, чтобы приказать подводчикамъ подкатить возы ближе къ избѣ. Я слышалъ, какъ съ визгомъ отодвинулась внутренняя задвижка дверей и какъ сестра, входя въ избу, съ кѣмъ-то разговаривала. Я тоже вошелъ въ сѣни, вслѣдъ за сестрою. Ощупью, я пробирался въ незнакомомъ мнѣ, темномъ пространствѣ сѣней. Издали я слышалъ голосъ сестры, и осторожно направлялся на этотъ голосъ, протянувъ передъ собою руки.

— Отчего ты не подаешь свѣчи? спрашивала Сара, плохо выговаривая малороссійскія слова.

— А гдѣ я ее возьму? отвѣчаетъ какой-то сиплый голосъ.

— Какъ! Неужели у тебя свѣчи нѣтъ?

Отвѣта не послѣдовало.

— Развѣ у тебя свѣчи нѣтъ? повторила Сара.

Молчаніе продолжалось.

— Татьяна! что-жь ты молчишь? спросила съ досадой сестра.

Опять молчаніе.

Я, между тѣмъ, ощупью добрался до какихъ-то дверей, ведущихъ въ жилую хату, но споткнулся о высокій порогъ, и упалъ. Поднявшись на колѣни, я опять услышалъ голосъ, сестры.

— Татьяна…

Но вслѣдъ за этимъ раздался страшный, душу раздирающій крикъ Сары. Я вспрыгнулъ на ноги, и весь дрожа, устремилъ свои испуганные взоры во внутренность хаты.

Сквозь тусклые стекла окошечекъ едва пробивался какой-то сумрачный, колеблющійся полусвѣтъ отъ мерцающихъ на дворѣ звѣздъ. Полусвѣтъ этотъ до того былъ слабъ, что стѣны хаты, и вообще внутренность ея, совсѣмъ не были видны. Но недалеко отъ одного изъ оконъ, въ которыя едва пробивалось звѣздное мерцаніе, я замѣтилъ кричащую сестру. Ее обнимало какое-то привидѣніе, высокаго роста, обвитое бѣлымъ саваномъ, и съ распущенными длинными космами. Привидѣніе это, какъ видно, ухватилось за горло сестры и все больше и больше душило, потому что крики сестры дѣлались все глуше и хриплѣе. При видѣ этой страшной картины, кровь застыла въ моихъ жилахъ, сердце перестало биться, и я почувствовалъ, какъ каждый волосокъ на моей головѣ поднимается. Я не могъ ни тронуться съ мѣста, ни сдѣлать малѣйшее движеніе. Наконецъ, нѣсколько мужиковъ ввалились въ хату и остановились возлѣ, меня.

— Хлопцы! смотрите, опять Аксинька! крикнулъ одинъ изъ нихъ. Всѣ стремглавъ выбѣжали на дворъ. Я остался одинъ.

Слово «Аксинька» привело меня въ сознанію. Я твердо проникнулся убѣжденіемъ, что подобныхъ Аксинекъ быть не можетъ. Я рванулся впередъ, и въ одинъ мигъ ухватился за мнимую колдунью. Сестра, увидя меня, нѣсколько ободрилась, и обѣими руками, изо всей мочи, оттолкнула отъ себя призракъ. Что-то грохнулось о земляной полъ, и настало мертвое молчаніе. У ногъ моихъ лежало существо въ саванѣ, а нѣсколько поодаль растянулась и упавшая въ обморокъ Сара.

Я бросился къ ней, пытался ее поднять, но она была безъ чувствъ, и поднять ее было выше моихъ силъ. Видя сестру мою мертвою, я совсѣмъ забылъ о страшномъ существѣ, лежавшемъ тутъ же. Я выбѣжалъ на дворъ и началъ кричать: «Сара умерла, Сару задушили!» Но мужики, вмѣсто того, чтобы подать помощь сестрѣ, разбѣжались, завидя меня.

— Бѣги! кричали они мнѣ издали: — а то и тебя задушитъ.

Я вбѣжалъ обратно къ сестрѣ. Она лежала, попрежнему, безъ движенія, и невдалекѣ отъ нее лежало существо въ бѣломъ.

Я нагнулся въ сестрѣ и толкнулъ ее. Она сдѣлала слабое движеніе.

— Сара! Сара! позвалъ я ее.

Она начала подниматься. Я обрадовался и помогъ ей встать на ноги.

— Пойдемъ, Сара; пойдемъ скорѣе отсюда. Я