Операция «Зомби» - Сергей Самаров

– Но ведь существует еще и простой человеческий интерес, увлечения.

– Увлекаться можно литературой, музыкой, историей, в конце концов, даже философией на кухонном уровне, но не этнографией. Этнография – это уже наука, не допускающая в свои ряды дилетантов. Чтобы сделать такие выводы, какие делает наш подопечный, следует хотя бы устойчиво знать значение сложной терминологии. Вот вы эту терминологию знаете?

– Нет. Из всего я понимаю только термин «этнос». Но в сложных словах «этнос» для меня уже загадка.

– Я тоже знаю только понаслышке. А мы оба люди не глупые и имеем определенный кругозор.

– Случайные совпадения возможны?

– Возможно все. Но высшее образование у него есть. Для малообразованного человека он слишком правильно выстраивает логический ряд речи. Вы обратили внимание – «перед демобилизацией получил звание младшего сержанта»... Простой водитель сказал бы: «перед дембелем младшего сержанта дали». Так говорят только достаточно грамотные люди или...

– Или иностранцы, которые плохо знают просторечие, – закончил полковник, внимательно всмотревшись в человека за окном. Второй раз за короткий промежуток времени прозвучало слово «иностранец». Это может быть случайностью, но навевает определенные раздумья.

– Именно это я и хотел сказать, хотя понимаю, что моя подозрительность уводит нас от дела слишком далеко.

Мочилов кивнул и включил микрофон.

– Чем занимались после демобилизации?

– Работал. На грузовики больше не пошел. Надоело в грязи возиться. Сначала возил начальника отдела снабжения завода, потом главного инженера на том же заводе. Два года назад через знакомых устроился в гараж Государственной думы.

– И кого вы, Рамон Павлович, возите?

– Меня сразу закрепили за административным отделом аппарата Думы. Все два года вожу только сотрудников этого отдела.

– В последнее время кого возите?

– Решетова.

– В аппарате Думы нет сотрудника с такой фамилией.

– Я сам клиентов не выбираю. Мне говорят, кого возить. Я за ним еду. Везу, куда укажут. Вы что, не знаете шоферскую работу? Как вас возят, так и я людей вожу. Я не знаю, кто он. Мы оба неразговорчивые...

Допрашиваемый вдруг выказал раздражение. Не слишком активное, но заметное при пристальном наблюдении. Мочилов с Владиленом Афанасьевичем переглянулись. Явно они нашли болевую точку, на которой следует делать упор в разговоре. Им просто не верилось, что существует на свете водитель, который не знает начальника, которого он возит. Как правило, водители больше в курсе дел пассажира, чем ближайшее семейное окружение.

Профессор опять с громким щелчком включил свой микрофон.

– Как зовут Решетова?

– Я не знаю. Просто – Решетов. Мне утром в гараже говорят: «В распоряжение Решетова». Я за ним и еду. Он не любит свое имя, мне так показалось. И сам себя называет по фамилии. Даже по телефону. Один раз сам ушел, «сотовик» на сиденье оставил. Ему позвонили и спросили Решетова. Тоже без имени. А документы он мне не показывал.

– Но вы же, Рамон Павлович, к нему как-то лично обращаетесь?

– Как придется... Мне самому так неудобно. Я однажды спросил имя-отчество. Он сказал, что его зовут Решетов. И все.

Мочилов накрыл микрофон ладонью и сказал:

– Человек без имени... Все именно так и обстояло во время разговора Решетова с генералом Легкоступовым. В это я могу поверить.

– Но, с другой стороны, это напоминает отработанную версию, которую обязательно следует знать посторонним, – добавил Владилен Афанасьевич. – Умышленно так заостряется момент. Психологический ход. И тогда собеседник отвлекается от чего-то другого, чего ему знать не положено. Такой ход в криминальной психологии встречается в последнее время все чаще.

– Надо как-то осторожно потрогать эту тему. Чтобы не спугнуть... Потом проверим под препаратом... И еще поручите своим людям проверить всех возможных Решетовых в Москве. Я понимаю, это долго, но я не могу задействовать в этом деле наших оперативников. Пусть уж ваши люди, поскольку они и так в курсе событий. Искать следует Решетова с необычным именем или отчеством.

Профессор кивнул со вздохом и задал очередной вопрос:

– Назовите основные адреса, по которым вы ездили с Решетовым.

– Сначала место, где вы забирали его утром, – вставил полковник.

– Около станции метро «Смоленская» забирал... – просто ответил Рамон Павлович.

– Он что, из метро выходил?

– Нет, из-за здания станции. Из проходных дворов. Всегда с одной стороны.

– А отвозили его обратно куда?

– Туда же.

– Ваши впечатления: далеко от станции живет Решетов?

– Мне кажется, рядом. В прошлом году я возил его зимой. Он подходил, даже пальто не застегивал. И так не один раз.

– А теперь другие адреса. Все, что помните.

– А что тут помнить? Основной адрес – Дума, поскольку он там работает. В день по несколько раз. Часто ездили в ФСБ.

– Зачем?

– Откуда мне знать?

– Дальше.

– Министерство обороны. Тоже часто. Министерство внутренних дел. Несколько раз – Министерство иностранных дел. Часто в Жуковский на военный аэродром. Кого-то встречать или провожать.

– С кем Решетов общался?

– С разными людьми. Меня сразу предупредили, когда в машину приглашается посторонний человек, я должен неподалеку прогуливаться.

– Это всегда были разные люди?

– Нет. С некоторыми он встречался часто.

– Вы можете по фотографиям опознать людей, с которыми Решетов беседовал?

– Едва ли. У меня плохая память на лица.

«Упрямый. И будет дальше упираться», – поняли профессор с полковником. Говорит только общие фразы, никого не сдает. Он еще не знает всего, что ему предстоит сказать. После этого, когда много чего порасскажет, вернувшись в нормальное состояние и прослушав запись, он и людей по фотографиям начнет опознавать. И многое другое начнет делать.

Мочилов выключил микрофон и кивнул профессору. Тот выключил свой.

– Теперь можно и препарат ввести...

– Пожалуйста. – Профессор снял трубку прямого телефона. – Александр Дмитриевич, мы закончили. Ваша очередь. Приступайте!

– Ты счастлив безмерно, я полагаю? – спросил я Пулата, когда все шаги в коридоре стихли, никто не потребовал у меня ключ от двери нашей каморки, хотя никто не предложил нам еще и ключ от коридорной двери, если таковой вообще имеется.

Он заулыбался, как невинное ясно солнышко. Наивно и почти по-детски. Именно так дети-школьники улыбаются, когда контрольную у соседа по парте спишут и останутся не пойманными за руку.