Цена моих грез - Ева Ройс

– Не откажусь от классического латте, – сообщила официантке, мгновенно подошедшей к нашему столику.

Шатенка, сморщив нос, заказала какой–то неведомый мне напиток, добавив к нему кучу топпингов.

– Ну что ж… Поговорим? – спросила девушка, откинувшись в кресле.

– О чем?

– Например, об отношениях, – она улыбнулась, обнажив белоснежные зубы, и, сцепив холеные пальцы с длинными ногтями в замок, подалась вперед. – Я считаю, что в отношениях главное – равенство. Причем не только равенство в принятии решений, но и равное положение в обществе. Если этого не будет, то отношений и нет, потому что стоящий более выше по… скажем, по происхождению или же должности, задавит партнера. А как думаешь ты, Дарья?

Что я думаю? Что ты несешь бред, но вслух сказала, конечно, другое:

– Довольно… консервативное мнение. Лично мне все равно, какое положение занимает мой мужчина или же я, если есть чувства. И в принципе, если отношения основаны на взаимных чувствах, то никто никого не задавит.

Если она думала, что я буду тихой мышкой и смолчу, то она ошибалась. Раздраженный взгляд я тоже выдержала. Что с ней не так? Нечем заняться?

К счастью, нам принесли наш заказ, и высказать колкость Мирослава не успела. Ловко все расставив, официантка уточнила, ничего ли нам еще не надо, и, получив отрицательный ответ, отошла. Тут–то мегера и бросилась в атаку, выплеснув весь свой накопленный яд, при этом она точно знала, где у меня брешь в броне:

– Веришь в любовь? Ох, девочка… – она скривила красивые губы. – Ты хоть знаешь, сколько у него было таких, как ты? Тысячи. И где сейчас все они? Поднялись вверх и разбились, не достигнув вершины – поломали крылья. Ты – одна из многих бабочек–однодневок, Дарья. Сейчас ты есть, сверкаешь, а завтра… А завтра тебя нет – Левич допьет тебя и все, уйдет. Уйдет ко мне, к нам. В тебе нет того огня. В тебе нет страсти, а для таких темпераментных, как Паша, это важный критерий. Ты, наверное, и даешь ему в одной позе и в темноте. Скучная… дешевка, – она поправила свою шубу и с мерзкой улыбкой продолжила: – Считай, девочка, дни. Он ведь уже приходит к тебе позже обычного, ссылаясь на работу… Мой тебе совет: не ищи то, чего не может быть в принципе с таким, как Паша, и уходи, пока крылышки не придавило реальностью.

– Спасибо за очень ценный совет, – улыбнулась, поднимаясь. Чувствовала я себя превратно… Оплеванной, грязной и униженной. Однако, не зря же я актриса, потому ни один мускул на лице не дрогнул. Я даже взглядом не показала, как мне неприятно. – Только, пожалуй, твои слова больше нужны тебе. Не я ведь страдаю от неразделенной любви. Хочешь, повторю, заменив имя?

И опять выдав ей самую милую улыбку из своего арсенала, выжидающе посмотрела на нее. Ее красивое лицо исказилось, и Мирослава посмотрела на меня с такой ненавистью, что я даже немного испугалась. Такой у нее был вид… Я бы сказала, что больной.

– Дешевая сучка, мы еще посмотрим, кто кого, – она тоже поднялась, но так резко, что чуть ли не снесла столик.

Нетронутая ею чашка с горячим напитком покачнулась и с жалобным звоном разбилась о плитку пола, разукрасив все вокруг коричневыми кляксами. К счастью, я вовремя успела отскочить, а вот злая Мирослава нет. Буду откровенна, глядела на ее испачкавшуюся одежду, несомненно, дорогую и от ведущих дизайнеров, не без злорадства. А если совсем честно, то внутри меня мои тараканы станцевали победную чечетку.

Девушка же, зло что–то выплюнув и бросив несколько крупных купюр на стол, не заботясь о том, что те испачкаются, гордо продефилировала к выходу.

Правда и чуть–чуть лжи, ложь и щепотка правды, что ужасней?

(с) к/ф “Дюрарара”

Пускай я и дала отпор, но… Слова Мирославы, будто ядовитые лианы, оплетали меня. Медленно, но верно в голове возникали не самые радужные мысли. Они заполняли всю меня, а я не находила уже оправданий. Все они выглядели жалкими и неправдоподобными по сравнению с моими предположениями. Да, в плохое верится легче, чем в хорошее.

Покупка мальчикам зимней одежды, как и путь в особняк Паши, прошел словно бы в тумане. Вроде и я выбирала удобные сапожки и теплые куртки, самые пушистые и милые шарф и шапку, вроде бы я улыбалась, представляя Даньку и Влада в обновках, я села в машину… Но по–настоящему я там, в кафе. Оскорбленная, ошарашенная, с осколками под ногами. И осколками отнюдь не чашки, а моих несбыточных надежд. Не отрицаю, что все может быть не так, как говорила девушка, только мне об этом никто не говорил. Я была одна. Я снова осталась одна.

Полодевшими пальцами я снова и снова нажимала на кнопку вызова, молясь, чтобы он мне ответил. Сказал хоть что–нибудь, соврал. Готова была принять ложь, но не поверить Мирославе. Она била по больному, по шрамам, прекрасно зная, что те не успели зажить. Я боялась потерять Пашу, но вместе с тем вела себя совершенно по–дурацки. Волновалась, злилась, а от ревности мне сносило голову.

Левича в особняке не нашла, а пожилой управляющий, у которого я спросила, где может быть хозяин, сказал, что не знает, и пообещал позвонить в его офис и уточнить. Мне от этого легче не стало. Стало хуже в разы, лучше быть в неведении. Потому что Паша покинул офис еще несколько часов назад.

В голове сновали мысли–тараканы, шептали, что, скорее всего, я тоже ему надоела. Что… Все. Конец. И поэтому он не хочет даже домой ехать – чтобы меня не видеть. А другой голос говорил иное, более страшные вещи – а вдруг случилось чего?.. Я готова была принять и смириться с тем, что я ему больше не нужна, но…

Я ждала его до самого утра. Смотрела на телефон с непрочитанными сообщениями и неотвеченными звонками и ждала. Но не дождалась.

Оказалось, это больно – ждать и не дождаться. Знать, что он не придет, но сидеть и вслушиваться в тишину ночного дома, надеясь, что вот–вот раздастся щелчок, и дверь откроется, впуская самого желанного мужчину.

И итоге задремала прямо на диване в гостиной, и когда Паша все же пришел, я почувствовала. Резко поднялась, потирая глаза и прогоняя остатки сна.

– Снежинка? Почему ты спишь здесь? – удивленно спросил он, снимая пальто и подходя ближе.

Я же наоборот, встала и сделала несколько шагов назад, не желая, чтобы он ко мне подходил. Не хочу. И я боюсь не его, а себя и свои чувства.

– Ждала, – вновь отступила. – Но уже не жду, можешь не беспокоиться.

– Снежинка…

– Не называй меня так.

– Ладно. Даша, прости. Я не…

– Где ты был? – перебила его. – И чем был так занят, что не имел возможности позвонить и сказать, что ты живой? Просто скажи, прошу тебя.

– Не могу. Прости, Даша.

Я и мои бабочки хотели закричать “Я больше не хочу тебе верить”, кричать так громко, чтобы не слышать свои мысли, не чувствовать дыхание и пульс. Со всем отчаянием, что копилась в душе, как пыль. Медленно, но теперь пыли хватит даже на могилы.