Никак не меньше - Анна Тодд

Нора бросает на меня настороженный взгляд, и я осмотрительно молчу.

– Софи, может, как‑нибудь пройдемся по магазинам, прикупим что‑нибудь для малыша? – предложила Стейси.

Никак не привыкну, что все вокруг зовут ее Софией или Софи. Интересно, что будет, если я тоже попробую так к ней обратиться? И что у них за мода такая на двойные имена? Нора‑София, Амин‑Тодд? Может, пусть меня тоже как‑нибудь зовут? Мэтью, допустим. Это, кстати, мое второе имя. Интересно, Нора тоже начнет путаться, как и я?

Нора оживилась. Видимо, ей очень нравится ходить за покупками для малыша. Какими бы ни были у сестер отношения, на восторгах по поводу ожидаемого младенца это явно не сказывается.

Еще полчаса пролетели за пустячными разговорами, потом стали убирать со стола. Сестры уединились на кухне, а мы с Тоддом сидим на диване в окружении целой армады декоративных подушечек. Одна подушечка испещрена крохотными лисами, симметрично разбросанными по полотну, другие – однотонные. Интересно, зачем их так много? Ими вообще кто‑нибудь пользуется? Решаю проверить подушку на мягкость, тыкаю локтем и тут же проваливаюсь. Наверное, спать на них удобно…

– Развлекаетесь? – спрашивает Тодд. Его губы расползаются в блистательную улыбку, как у диснеевского красавчика‑принца. Я прям завидую. Ну, то есть он знаком с Норой с незапамятных времен, хирург, у него есть жена и квартира в Нью‑Йорке, которую они держат на запас, на случай спонтанного визита. А я что? Снимаю крохотную конуру пополам с подругой и только недавно научился сортировать испачканное белье. Нора привыкла вращаться среди людей, которые обустроили свою жизнь, нашли тепленькие места, дожили до возраста, когда берут закладную на дом и наматывают авиамили.

Я располагаюсь поудобнее и, схватив подушечку с лисами, кладу ее себе на колени.

– Жена помешана на своих подушках, – произносит Тодд, кивая.

– Наверное, это женское. Моя мама такая же.

Мама? Реально? Ты сидишь в квартире с видом на центр Манхэттена и болтаешь про маму?..

Я совершенно чужой на этом празднике жизни. Вспоминается старый родительский дом и несвежий ковер. Как матушка ни старалась, по два часа канифоля ковры здоровенным промышленным пылесосом, который специально брала напрокат, застарелые пятна упорно не отходили.

А если привезти Нору в мой родной город? Затмит она собой пасмурную обыденность Среднего Запада? Окидываю взглядом просторную гостиную. Периферийным зрением замечаю как минимум три канделябра. На полке над электронным камином расставлены аккуратным рядком сувениры: небольшая железная статуя, кусок дерева, сточенный в пирамидку…

– Они там, пожалуй, надолго, – изрекает Норин зять, потирая ладонью шею. – Я рад, что хотя бы опять разговаривают… – Вздохнув, он тянется к столику на колесах, стоящему возле дивана. Каких только напитков там нет! Да еще лайм, лимон и пачка соломинок. Вот что такое быть взрослым, думаю я. Это когда у тебя свой собственный мини‑бар, а твоя жена может скупить все немыслимые подушечки, на которые только упал ее взгляд.

Спросить, что ли, почему сестры не общались? Или он подумает, что Нора мне ничего не рассказывает?

Тодд смешивает себе выпивку, мельком роняя, что это «буравчик». Терпеливо слушаю, как он вдается в повествование о происхождении джина, налитого в этот коктейль. Он и мне хочет сделать на пробу, но я отклоняю его предложение.

– Стейси души в ней не чает, хотя, конечно, порой излишне горячится. Волнуется о сестренке. Она ведь по ночам не спит не только из‑за того, что арбуз проглотила.

Тодд улыбается. Смешное сравнение, удачное. Стейси и правда так выглядит, будто пытается протащить под одеждой контрабандный арбуз.

Я продолжаю валять дурака, делать вид, что я в теме.

– Наверняка Нора ценит ее беспокойство, ты же ее знаешь. – Импровизирую, хотя сам без понятия, какая она на самом деле.

– Да, точно. – Тодд откидывается на спинку дивана, рассеянно осматривается, словно что‑то забыл. Проследив за его взглядом, я вижу огромную свадебную фотографию Тодда и Стейси. Нора там тоже есть. Она стоит в изумительном розовом платье, по ее плечам рассыпаются шелковистые завитки, а рядом – какой‑то мужчина. Кого‑то он мне смутно напоминает, как, кстати, и соседний. Чего только не примерещится на нервной почве.

– Слушай, мы с тобой мало знакомы, и я, конечно же тороплю события, но все мы надеемся, что твое присутствие положительно скажется на состоянии Норы. После той аварии она никого к нам не приводила, и мы уже, грешным делом, подумали, что она вообще больше ни с кем не будет встречаться. А уж тем более не подпишет бумаги.

Какие бумаги? Какая авария?

– Э‑э… кхм… – И зачем я отказался от выпивки? – Рад слышать. – Глотка горит. Подавшись вперед, с надеждой выглядываю в коридор. Да где же Нора?

– Мы хотим ей добра. Тут такая грызня из‑за этих бумаг… – Тодд проводит рукой по лицу, устремляет вперед напряженный взгляд.

На притворстве далеко не уедешь. Он вдается в такие детали, о которых я и понятия не имею. В голове не укладывается, что Нора привела меня в этот дом, не снабдив хотя бы малейшими сведениями. Вот это подстава! Она говорила, конечно, что знакомство с сестрой – не лучшая идея, но у меня и в мыслях не было, что все так обернется. Какая‑то семейная драма, важные бумаги, таинственная авария…

– Я попробую с ней переговорить, – вызываюсь я за неимением лучших идей.

– Правда? – Тодд так и засветился от радости. – Тут любые методы хороши. Зря она отказывается подписывать, они все равно к тому времени уже не были парой. Почему обязательно надо устраивать лишние сложности? И, между нами, – со вздохом добавляет он, – я был бы счастлив, если бы все закончилось до появления ребенка.

Ну а мне для полного счастья не помешало бы внести капельку ясности в отношении этого бардака.

– Понимаю. Ладно, поглядим, что можно сделать. – Я поднимаюсь с дивана. Надо скорее отыскать Нору, пока мне крышу не снесло. – Не подскажешь, где у вас туалет?

– Прямо по коридору и направо.

Я сипло благодарю и удаляюсь. Тодд не делает попытки встать с дивана.

Захожу в ванную, плещу в лицо холодной водой. В кино этот прием неизменно выводит героев из ступора. Однако, видимо, не в моей ситуации. Вытершись полотенцем с вышитой на нем монограммой, я пребываю в полной растерянности.

Все это уже чересчур: и Нора, и эта дизайнерская квартира, и все их дизайнерские скелеты, рассованные по шкафам.

Я облегчаюсь по‑маленькому, мою руки. Смотрю на себя в зеркало и не узнаю: я как будто помолодел, стал безусым юнцом. Это что, освещение играет со мной недобрую шутку?

Одно мне ясно наверняка: я совершенно не вписываюсь в здешнюю обстановку.