Все сказочные повести в рисунках В. Чижикова - Эдуард Николаевич Успенский

Столько зубов, один острее другого! И все оскалены для показа. Особенно старался Сева Бобров. Он выставил все свои зубы, как будто собирался перегрызать колючую проволоку.

— Нет, — сказала девочка. — Так получается ещё хуже. Не только простой прохожий, милиционер испугается. При улыбке надо уголки рта поднимать вверх.

Интернатники попробовали.

— Уже лучше. Сняли! А теперь продолжаем занятия. Я прошу подойти к доске… вас, — попросила она бурундукового подростка с задней парты, соседа муравьеда Биби-Моки.

Тот подошёл застенчиво-развязной походкой, держа лапы за спиной.

— Возьмите мел, уважаемый интернатник, и напишите, как вас зовут.

Бурундучок написал:

БУРУНДУКОВЫЙ БОРЯ.

— Хорошо. А теперь напишите, сколько вам лет.

Боря показал ей лапки. Чёрные когтистые ладошки.

— Ты хочешь сказать, что тебе десять лет? — спросила Люся.

Боря опустил нос вниз.

— Он хочет сказать, что ему нечем писать, — встрял зубастый Сева Бобров. — Он мел съел.

— Это от хулиганства? — спросила Люся.

— От застенчивости. И от того, что он растёт.

— Что же мы будем делать? — растерялась девочка.

— Давайте в валилки играть! — завопил Кара-Кусек. — Или в скакалки.

«Не иначе наокуркился», — опасливо решила Люся. И сказала строго:

— Ни в какие валилки мы играть не будем. Мы продолжим занятия. У кого есть мел?

— У меня, — встал черноносый игластый ёжик с первой парты. — У меня в спальне. Можно, я принесу?

— Хорошо. А Бурундуковый Боря сейчас расскажет нам стихотворение.

Ёжик, гремя иголками, ринулся за мелом, а Боря спросил:

— Про любовь можно? — и опустил нос под мышку.

Люся сказала, что можно. Боря стал читать:

Мороз и солнце; день чудесный!

Ещё ты дремлешь, друг прелестный…

— Всё.

— Где же здесь про любовь? — спросила Люся.

— Про любовь дальше.

— Ты и прочитай дальше.

— А я дальше не помню. Я могу это ещё раз прочитать. Можно?

— Можно. Читай.

И Боря ещё раз с тихим удовольствием прочёл:

Мороз и солнце; день чудесный!

Ещё ты дремлешь, друг прелестный, —

и снова сунул нос под мышку.

«Ничего себе интернатники! — подумала Люся. — Мел едят! Про любовь стихотворения читают. Научи их чему-нибудь. Вот у нас в классе мел не едят. И вообще, с нами проще».

Тут она притормозила — проще ли? И решила проверить, понаблюдать за тем, что в ЕЁ классе мешает процессу обучения школьников. Сколько мешаний будет за неделю.

Пока Бурундуковый Боря стеснялся и дышал в рукава, черноносый игластик с первой парты вернулся с большим куском мела.

— Вот.

— Где ты его взял?

— Он у меня в зимних ходилках лежал.

— Зачем?

— Мы хотели, чтобы считальный урок отменили. И спрятали в ходилки.

Люся с трудом догадалась, что это валенки.

— И что? Отменили урок?

— Нет. Не отменили. Мехмех проверялку устроил. Меня в двоечный раздел записали.

— И меня! — вспомнил Бурундуковый Боря.

Он так расстроился от воспоминаний, что взял мел и стал его грызть.

— Подожди, не ешь, — сказала Люся. — Напиши, сколько тебе лет.

Боря наморщил лоб и закатил глаза.

— В какой системе? В меховой или в людовецкой?

— В какой такой «людовецкой»?

— В людовецкой — это в какой люди считают.

— Напиши в людовецкой, — согласилась Люся. — То есть в человеческой.

Бурундуковый Боря написал:

В ЛЮДОВЕЦКОЙ С. МИНЕ СИЧАС 8 ЛЕТ.

— А в меховой системе?

В МЕХОВОЙ С. МИНЕ СИЧАС 16 ЛЕТ.

Люся ничего не поняла.

— Может, ты что-то напутал? Как может быть два возраста? При чём тут меховая система?

Но застенчивый мелопоедательный бурундук стоял на своём:

— Девочка Люся, ведь у собак, которые у вас живут, два возраста. Собаческий и человеческий. Ведь правильно?

— Правильно. Мой папа говорил: «Нашему Шаху восемь лет. Его года надо умножить на семь. Тогда мы узнаем его человеческий возраст. Получается, что ему пятьдесят шесть. Он уже пенсионер».

— И у нас два возраста. Для людей и для нас, — упирался Бурундуковый Боря.

— Я поняла, — сказала Люся. — Чтобы узнать ваш возраст, ваши года нужно поделить на два.

Вперёд выступил головастый ёжик. Он теперь оживился и гремел иголками, как хорошая погремушка.

— Мы живём долго и долго вырастаем. Поэтому нам много лет, а мы ещё маленькие.

Люся подумала про себя: «Я считала, что они бестолковые, как на площадке молодняка. А они — умнющие ребята».

Прогудел начинальник. Вошёл Меховой Механик с подносом ярко-фиолетовой свёклы. Он посмотрел на Вафельный Отметник:

— Он целый? Вы не спрашивали учеников? Был беседовательный рассказ в виде доклада?

— Просто мы про него забыли.

Она отломила два больших квадрата и угостила бурундучка и ёжика. И спросила:

— Как здоровье матушки Зюм-Зюм?

— Лежит с температурой, — ответил дир.

— Знаете что, Мехмех, я пойду на свою дачу. Там есть аптечка с лекарствами. Я принесу аспирин или анальгин. Они понижают температуру.

— Пожалуйста, помогите нам, девочка Люся, — попросил дир.

— Можно я пойду с вами? — потянул Люсю за руку ёжик.

— Конечно. Как тебя зовут?

— Иглосски.

— Можно, я тоже пойду? — спросил Бурундуковый Боря.

— И я, — попросился зубастый Сева Бобров.

— Конечно, можно. Все пошли.

Они повисли на Люсе, как детсадовские малыши.

И все отправились на Люсину дачу.

Люся взяла заржавевший ключ под водосточной трубой. Открыла замок и вошла на веранду.

Меховая ребятня всунулась за ней. Малыши всё нюхали, трогали и даже облизывали языком. Всё, всё.

И про всё спрашивали — зачем?

Больше всего их поразил не телевизор (они его понюхали, лизнули, и всё). Не электрокамин (только потрогали). Не старинный магнитофон (покусали, и только). А большой резиновый мяч.

— Это что? — спросил Сева.

— Мяч. Он прыгает. В него играют.

— У нас есть такие. Они называются скакуны. Только они очень тяжёлые. Как капуста, — сказал Иглосски.

— Мы возьмём его с собой в интернат, — решила Люся. Она отыскала лекарства, и они пошли в посёлок.

Красный мяч произвёл фурор. Меховая публика накинулась на него кучей. И стала кататься клубком по осенней траве.

Люся подошла к диру. Протянула таблетки:

— Это для матушки Зюм-Зюм. Помогает сбить температуру.

— Пойдёмте к ней. Она очень отсталая личность. Боится всего нового. Может и отказаться.

Они прошли в глубь участка, к задней стороне дома. Там вдоль стены лепилась лесенка на второй этаж. И была дверь в подвал.

— Здесь у нас котельная, — сказал дир, — и кухня. А наверху ночевальни для учащихся и состава. Да, как насчёт обманизма? Нашли кого-нибудь?

— Пока нет, — ответила Люся. — У меня