Тварь размером с колесо обозрения - Владимир Данихнов

— Да, блин, вас искал.

— А Крупковский с Юлей что?

— Они в прачечной, выбирают место, как бы получше стиралки сфоткать.

— Ладно, пошли.

Дима привел меня к бетонным ступенькам, поднимавшимся из воды. Ступеньки упирались в металлическую дверь, запертую на засов с нашей стороны. За дверью слышались неразборчивые голоса, сквозь узкие щели сочился слабый электрический свет.

— Это дверь на завод, сто пудов, — прошептал Дима.

— Голоса слышишь?

— Чопы.

— Ага, чопы.

Какое-то время мы стояли молча, прислушивались. Нам показалось, что голоса стихают. Охранники ушли. Дима поднялся по ступенькам, прижал ухо к двери.

— Вроде тихо.

— Тебе не кажется странным, что дверь заперта с нашей стороны? — спросил я.

— Кажется. Ну что, погнали?

Дима попытался отодвинуть засов: неудачно.

— Ржавый, сволочь, — пробормотал Дима. — Вовка, помоги.

Вместе мы потянули засов, и он отодвинулся с ужасным скрипом. Мы замерли: услышали нас или нет? Но голоса бубнили где-то совсем далеко, как во сне. Дима приоткрыл дверь, выглянул. Затем полез внутрь, я — за ним. Мы оказались в освещенном электрическим светом коридоре. Коридор уходил далеко влево и вправо, и где-то там в желтой дымке сворачивал. Двуцветная (белый и голубой) стена грубо переходила в большое панорамное окно из мутного оргстекла. За окном мелькали размытые тени и пятна оранжевого света. Голоса снова стали громче, но все же звучали достаточно далеко, чтоб мы обеспокоились.

Рядом с дверью находился щиток с большой желтой наклейкой «Опасность поражения электрическим током».

— Давай пощелкаем выключателями? — предложил Дима.

— С дуба рухнул?

— Ну а чё?

Я, пригнувшись, подошел к окну и попытался что-нибудь разглядеть. Но по двигающимся теням ничего понять было невозможно: даже расстояние, на котором чопы от нас находятся. Далекие тени расползались по поверхности оргстекла. Я услышал шорох и повернул голову: Дима крался по коридору.

— Ты куда? — прошептал я.

— Хочу заглянуть за поворот.

Послышались глухие шаги. Зароптало эхо: бум-бум-бум. Кто-то где-то двигался. Дима замер: тоже услышал. Шаги явно приближались. Дима кинулся обратно к двери. Я оказался рядом через секунду. Мы нырнули в черный проем, замерли на спускавшихся в воду ступеньках, прислушались: шаги остановились на несколько секунд и снова зазвучали. Мы потянули засов. В этот раз он двигался почти беззвучно. Дверь была заперта. С колотящимися сердцами мы стояли и ждали. Но шаги больше не приближались. Может, они направлялись в другое место с самого начала, и мы зря паниковали; в коридоре из-за эха сложно было понять, кто и куда идет.

— Может, там вообще нет людей, — прошептал Дима.

— А кто разговаривал?

— Духи этого места.

— А, ну да. Точно.

— Они как тени, — сказал Дима. — Ну ты сам видел: только тени — и больше ничего.

— Ты мне Крупковского начинаешь напоминать.

— Ну а чё? Крупковский четкий пацанчик. Знаешь, что он мне про древних славянских богов затирал?

Осторожно двигаясь в холодной воде, мы вышли к главному коридору бомбоубежища, где столкнулись с Юлей. Сзади маячил Крупковский. Юля разглядывала новые снимки на экране своего цифровика. Увидев нас, она подняла голову:

— Куда ходили?

— Там вход на завод, — сказал Дима. — Хотите глянуть?

Крупковский и Юля переглянулись.

— Уже поздно, — сказал Крупковский. — Юле пора домой.

— Угу. — Юля вздохнула. — Мамка заругает. — Она произнесла это с иронией, но видно было, что и впрямь заругает.

— Ладно, — сказал я, — пойдемте.

— Бли-ин, — протянул Дима, — хотелось все-таки посмотреть, что там за поворотом. Может, все-таки давайте, быстренько?

— Потом сами сходим, — сказал я.

— Канешн, сходите, — сказала Юля. — Вы теперь сами знаете, как сюда попасть, можете и без меня.

Без всяких приключений мы добрались до выхода; опять пришлось лезть сквозь комариное облако и гнилую вонь. Наконец, твердый асфальт: приятное ощущение после чавкающего под ногами технологического болота. Луна ярко светила в черном небе. Вода стекала с забродов. Мы переобувались; мокрые заброды распихали по полиэтиленовым пакетам, а пакеты спрятали в рюкзаки. Тихо переговаривались, шутили. В целом поход нам понравился. Были сделаны интересные снимки, найдены артефакты: в том числе обломок таблички с надписью «Осторожно», который Дима снял со стены, когда мы разделились. Крупковский обзавелся индивидуальной аптечкой АИ‑2, а Юля сказала, что ей хабар не нужен, она и без того унесла отсюда много; сейчас ей достаточно фотографий.

Она вдруг спросила меня:

— А ты ведь писатель, да? Ты для «Сталкера» книг не писал?

— Нет, — сказал я.

— У меня есть друг, — сказала Юля, — он хочет для «Сталкера» написать, не знаешь, что надо, чтоб его книжку опубликовали?

Я пожал плечами.

— Он классно пишет, — сказала Юля. — И стихи про заброшки.

— Не сомневаюсь.

— А Вовке ведь тоже хабара не досталось, — вспомнил вдруг Дима.

— Ничего, переживу, — сказал я.

Я сунул руку за пазуху и нащупал шкатулку: а ведь я про нее совсем забыл.

Хотелось сразу рассказать о находке, но я подумал: как-нибудь потом.

«Потом» не наступило.

Мы вернулись на Каширку в онкоцентр Блохина. Связались с врачом, специалистом по криодеструкции, по телефону. Он сразу сказал: от Светицкого? Подходите в поликлинику, я вас встречу. Мы немедленно подошли. Врач был довольно молод, лет сорока, и весьма крупен: походил на сенбернара. Встретил он нас приветливо. Спросил, как дела у Павла Викторовича. Мы сказали, что все хорошо. По длинным сумрачным коридорам онкоцентра врач-сенбернар повел нас в свой кабинет. По дороге мы раскланивались с другими докторами, успели проехаться в лифте. Наконец достигли пункта назначения. Врач-сенбернар сел за свой стол, мы расположились напротив него. Яна протянула ему выписку из истории моей болезни. Он внимательно прочел. Спросил: почему Павел Викторович посоветовал вам меня? Яна сказала: потому что вы большой специалист по криодеструкции, и еще он сказал, что вы можете рискнуть. Врач сказал: ясно. Он отвел нас с Яной в процедурную, усадил меня в специальное медицинское кресло. Попросил снять с глаза повязку. Посветил внутрь фонариком. Вот отсюда брали биопсию, показала Яна. Врач кивнул: мозговая ямка, вижу. При помощи фонарика он внимательно осмотрел глазницу. Потом сказал мне: надевайте повязку. Я надел. Мы вернулись в кабинет. Врач вздохнул: понимаете, обычно мы делаем криодеструкцию гораздо, скажем так, ниже. В вашем же случае слишком велика опасность осложнений; я никогда в этом месте не делал. Вы ведь понимаете, что такое криодеструкция? Это локальное охлаждение до экстремальной температуры. Яна сказала: да, Павел Викторович, сказал, что это рискованно, но именно поэтому посоветовал вас. Врач покачал головой: к сожалению, это слишком рискованно. Какие другие варианты вы рассматриваете?