Принцесса на стажировке - Мэг Кэбот

13 сентября, воскресенье, 14.00, мой номер в «Плазе»

Эх, если бы можно было прямо сейчас поговорить с Майклом! Он мне недавно звонил, но я не взяла трубку. Он передал через гостиничного оператора такое сообщение: «Привет, это я. Ты еще здесь или уже вернулась домой? Туда я тоже попытаюсь дозвониться. В любом случае, если получишь это сообщение, перезвони».

Ну да, перезвони. Чтобы он порвал со мной за то, что я не рвусь заняться с ним Этим Делом? Нет уж. Ни за что не дам ему такой возможности.

Я попыталась позвонить Лилли, но ее не оказалось дома. Доктор Московитц сказала, что понятия не имеет, где ее дочь, и попросила, если я ее найду, передать, что пора выгуливать Павлова.

Надеюсь, Лилли не пытается снова тайком вести съемки через окно монастыря Священного сердца. Она почему-то убеждена, что монахини держат нелегальную лабораторию по производству метамфетаминов, но в прошлый раз вышло как-то неловко: она послала видеозапись в местное полицейское управление, а оказалось, что на кассете записаны только монахини, играющие в «Бинго».

О-о, по телевизору идет «Сэйлор Мун»!

Везет Сэйлор Мун, что она мультяшный персонаж. Если бы я была мультяшной героиней, у меня бы точно не было ни одной из проблем, которые есть сейчас. А даже если бы и были, то они бы обязательно разрешились к концу очередной серии.

13 сентября, воскресенье, 15.00, мой номер в «Плазе»

Это самое настоящее нарушение моих личных прав. Я хочу сказать, если я хочу проваляться весь день в постели, мне надо дать такую возможность. Если бы ОНА сама хотела того же, а я бы ворвалась в ЕЕ номер и заявила бы ей, что хватит, дескать, жалеть себя, села бы рядом с ней и начала бы ее донимать, готова поспорить, она бы ни за что не поддалась. Наверное, она бы бросила в меня стаканом с «сайдкаром» или еще что-нибудь подобное выкинула. Но почему-то если ОНА ведет себя со мной таким манером, то это как бы нормально. Она беспрепятственно врывается в мой номер и приказывает мне перестать жалеть себя.

Вот сейчас она машет передо мной золотым ожерельем. Медальон на нем размером почти с голову Толстого Луи и весь усыпан драгоценными камнями. Такой медальон, наверное, подошел бы какому-нибудь крутому рэпперу.

– Амелия, ты знаешь, что у тебя перед глазами? – спрашивает бабушка.

– Бабушка, если ты пытаешься меня загипнотизировать, чтобы я больше никогда не обкусывала ногти, – сказала я, – то ничего не выйдет. Доктор Московитц уже пытался.

Но бабушка словно не услышала моих слов.

– То, что ты сейчас видишь, представляет собой бесценную историческую реликвию Дженовии. Ожерелье принадлежало твоей тезке, святой Амелии, покровительнице Дженовии.

– Извини, бабушка, – сказала я, – но меня назвали в честь Амелии Эрхарт, отважной летчицы.

Бабушка фыркнула.

– Ничего подобного. Тебя назвали в честь святой Амелии и никого иного.

– Извини, бабушка, – сказала я, – но мама мне точно сказала, что…

– Мне все равно, что тебе говорила твоя мать, – перебила бабушка. – Тебя просто-напросто назвали в честь святой покровительницы Дженовии. Святая Амелия родилась, в 1070 году, она была простой крестьянской девушкой, ее самым любимым делом было ухаживать за стадом дженовийских коз, принадлежащих ее семье. Когда она пасла отцовское стадо коз, она часто пела дженовийские народные песни, говорят, у нее был один из самых красивых, самых мелодичных голосов. Между прочим, гораздо красивее, чем голос этой ужасной Кристины Агилера, от которой ты, кажется, в восторге.

Привет. Откуда бабушка вообще это знает? Она что, жила в 1070 году? И вообще, у Кристины голос диапазоном в семь октав. Или около того.

– В один прекрасный день, когда Амелии было четырнадцать лет, – продолжала бабушка, – она пасла свое стадо неподалеку от границы Дженовии с Италией и случайно заметила, что к границам Дженовии приближается итальянский граф с войском наемников, которых он привел из ближайшего замка. Такая же быстроногая, как ее любимые козочки, Амелия подкралась поближе к злодеям и поняла, что они замыслили нападение на ее любимую родину. Граф собирался дождаться заката и под покровом ночи завладеть дженовийским замком и его обитателями, чтобы прибавить наши земли к своим и без того обширным владениям. Сообразительная Амелия поспешила обратно к стаду. Солнце уже клонилось к горизонту, и Амелия поняла, что ей не удастся вовремя вернуться в поселок и сообщить о коварных планах графа. К тому времени он будет уже в пути. Поэтому вместо того, чтобы бежать домой, она принялась петь одну из жалобных народных песен, делая вид, будто не замечает, что всего за несколько пригорков от нее стоят десятки закаленных в боях солдат.

И тут произошло чудо, – продолжала бабушка. – Презренные наемники один за другим стали засыпать, убаюканные мелодичным голосом Амелии. Когда, наконец, и сам граф погрузился в глубокий сон, Амелия поспешила к нему, прихватив топорик, который всегда носила при себе на всякий случай, чтобы обрубать ветки ежевики, цеплявшиеся за шерсть ее любимых овечек. Она отрубила итальянскому графу голову, высоко подняла ее и показала всем солдатам, которые внезапно проснулись.

– Пусть это послужит предупреждением любому, кто задумает завоевать мою любимую Дженовию! – закричала Амелия, размахивая мертвой головой графа.

И тут наемники пришли в ужас. Поняв, что эта маленькая бесстрашная девочка являет собой пример бойца, одного из тех, с кем им придется иметь дело, если они ступят на землю Дженовии, они поспешно собрали вещи и быстро поскакали туда, откуда пришли. А Амелия вернулась к своей семье, захватив в качестве доказательства правдивости своего удивительного рассказа голову графа, и была тут же объявлена спасительницей страны. Она жила долго и счастливо на своей родине до конца дней своих.

Тут бабушка нажала какую-то кнопку на медальоне, и он открылся.

– А это, – сказала бабушка театральным голосом, – все, что осталось сегодня от святой Амелии.

Я посмотрела на предмет, который лежал внутри медальона.

– Гм.

– Не бойся, Амелия, – сказала бабушка, – ты можешь до этого дотронуться. Это право дается только членам королевской семьи Ренальдо, можешь им воспользоваться.

Я протянула руку и потрогала то, что было внутри. На ощупь эта штука походила на камень.

– Гм, – снова сказала я. – Спасибо, бабушка, но я не знаю, как мне может помочь прикосновение к какому-то святому камню.

– Это не камень, – сказала бабушка высокомерно. – Это окаменевшее сердце святой Амелии!

Фи-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!!!!!!!!!!!!!!!! И бабушка примчалась ко мне, чтобы показать ЭТО? Вот как она пытается поднять мне настроение? Заставив меня прикоснуться к окаменевшему сердцу какой-то давно умершей святой?

НУ ПОЧЕМУ У МЕНЯ НЕТ НОРМАЛЬНОЙ БАБУШКИ, КОТОРАЯ, КОГДА ВНУЧКА В ДЕПРЕССИИ, КУПИЛА БЫ ЕЙ ШОКОЛАДНОЕ МОРОЖЕНОЕ вместо того, чтобы заставлять прикасаться к окаменевшим частям чьего-то тела?