Интифада - Андрей Правов

– Да, конечно.

Весь разговор Марка с агентом занял не больше трех минут. Ситуация быстро определилась. И даже очень, как показалось Панову, неплохо. Агент предлагал место на кладбище возле Мытищ. Туда легко добраться по Волковскому шоссе. Он хотел встретиться с ним уже через час возле двадцатой больницы. И там передать документы для дальнейшего оформления.

В больнице также долго находиться не пришлось. Агент взял свидетельство о смерти и сообщил в морге уже назначенный им день похорон.

– Сколько я вам должен?

– За все про все – сорок тысяч рублей, – сказал агент. – Это очень даже по-божески.

– У меня только доллары, – неуверенно сказал Марк.

– Ну, посчитайте по курсу…

Лурье достал деньги и протянул их агенту.

– Все, – сказал тот. – На этом сегодня мы с вами расстаемся. Похороны через два дня, то есть в среду. К девяти часам утра автобус будет у морга. Поедем на кладбище. Если захотите, чтобы водитель после похорон отвез ваших гостей на поминки, будете договариваться с ним. Я тоже приеду, за всем прослежу. Так что не волнуйтесь…

– Легко сказать, не волнуйтесь, – качал головой Марк, когда они вместе с Пановым выходили из ворот больницы. – Забрал у меня почти все деньги. Да чтобы их заработать мне надо почти два месяца трудиться.

– Ну, а что ты хотел? В Москве сейчас все очень дорого. Скажи, а как так случилось, что твоя тетка осталась здесь совершенно одна? Почему она к вам не переехала?

– Ну, во-первых, и ты это знаешь, ее отец, он же отец моей матери, был связан с революцией, социалистическими идеями и так далее. Так что сначала тетя Вера, как и многие советские евреи тогда, была уверена, что их отъезд в Израиль был бы предательством. Что нельзя покидать страну, где она родилась и училась. Она все время повторяла, что «СССР бесплатно дал ей хорошее образование», а поэтому ее долг – здесь работать, то есть отдавать людям полученные знания.

– И кем она работала?

– Врачом, в поликлинике. Потом уже вроде бы она и на пенсию ушла, и СССР несколько лет как развалился, и социализм в России закончился, но она все равно отказывалась к нам приехать. Говорила, что в Израиле происходят постоянные террористические акты. И что это государство притесняет палестинцев, а значит она жить там не сможет. А, между прочем, напрасно. Могла бы очень даже неплохо жить.

– Это почему?

– А она, как и моя мама, являлась ветераном войны. Была врачом на фронте. Несколько раз ранена. Имеет правительственные награды. Я ведь тебе рассказывал, что стариков, которые воевали с фашистами, в Израиле очень уважают, и им оказывают большую материальную помощь.

– А что же, у нас, ее фронтовое прошлое и награды совсем не имели значение? Раз она оказалась в богадельне?

– Ну, не скажи. Ее в дом престарелых приняли только благодаря тому, что она была ветераном войны. Иначе вообще не известно, что бы она делала. Без родственников и с мизерной пенсией. Да еще со всеми ее болезнями. Ты поможешь мне ее похоронить?

– Естественно…

Через два дня, в среду, в девять часов утра ровно, Лурье и Панов, как им и было сказано, стояли у морга.

– А что, кроме вас никого не будет? – удивился агент.

– Нет, никого…

– Ну ладно, садитесь в автобус. Едем на кладбище.

Вся процедура похорон заняла не больше получаса. Тем не менее много времени ушло на дорогу обратно, до больницы, куда их согласился подбросить водитель. После этого друзья сели в машину Панова, оставленную им недалеко от ворот и направились в Никульское.

Там заранее был накрыт стол. Алексей Константинович не захотел, чтобы его друг тратился на поминки, поскольку понимал, что денег у него, после затрат на похороны, уже почти не оставалось. Поэтому Панов, без тени смущения, сказал, что у него дома уже все есть – и алкоголь и закуска. Что куплено это уже давно. И он с радостью поделится своими продовольственными запасами со старым другом.

– Но как же так? – сначала вроде бы даже как-то возмутился Марк. – Почему ты должен тратиться на поминки моей тети?

– Ладно, прекрати. Считай, что так карта легла, – сказал Алексей Константинович, отметив про себя, что после таких его слов Лурье быстро на все его предложения согласился.

Друзья выпили за то, чтобы «земля была пухом» Вере Соломоновне, потом еще, и очень скоро Панов заметил, что его друг быстро пьянеет.

– Да ты совсем усталый, – сказал он. – Иди спать. Когда обратно собираешься? В Израиль?

– Завтра поеду за билетом, – буркнул Марк и на заплетающихся ногах побрел вверх по лестнице, к своей спальне.

«Эх, дружище, – подумал Алексей Константинович, глядя вслед удалявшемуся другу. – И ты еще спрашиваешь, почему я должен вместо тебя платить за поминки твоей тети?! Да после того, что у меня было с твоей дочерью, я вообще обязан поить тебя и кормить несколько лет, возможно даже, что и до конца жизни…»

Между тем начавшийся еще в июле правительственный кризис в Израиле к августу стал уже очень серьезным. Из правительства Эхуда Барака, демонстративно выходили министры. Барак по сути дела оставался в своем кабинете лишь с политиками из собственной партии «Авода». Представители же почти всех остальных партий – МЕРЕЦ, «Исраэль ба-алия», МАФДАЛ, ШАС и даже «Гешер», входившей вместе с «Аводой» в блок «Единый Израиль», из правительства вышли. Причем основная причина ухода, за исключением министров от МЕРЕЦ, состояла в неприятии позиции Барака на саммите по израильско-палестинскому урегулированию в Кэмп-Дэвиде.

А на последнем перед уходом на каникулы заседании депутаты израильского кнессета приняли в предварительном чтении предложение своего коллеги от партии «Ликуд» Сильвана Шалома о роспуске парламента и проведении досрочных выборах. При голосовании оппозиция набрала 61 голос, то есть то самое «абсолютное большинство», требуемое для принятия предложения – в кнессете 120 депутатов.

Что же предстояло дальше? Самый вероятный ответ на этот вопрос состоял в том, что все решения откладывались на два с половиной месяца, поскольку, как цинично говорила по поводу сложившейся ситуации Соня, нет такой причины, которая могла бы побудить израильских депутатов отказаться от отпуска. Даже возможное крушение их государства. То есть голосование в необходимых для окончательного утверждения предложения Шалома еще трех чтениях, откладывалось до середины октября.

– Но ведь за это время, – возмущался Марк, – Эхуд Барак может успеть очень многое, а главное подписать соглашение с палестинцами…

То есть, как была уверена оппозиция, вопреки всем ее усилиям, к середине октября Барак был способен разделить Иерусалим, признать право на возвращение для палестинских беженцев и отдать палестинцам более 90 процентов территорий Западного берега реки Иордан. До окончания парламентских каникул могло состояться и провозглашение палестинцами своего независимого государства, намеченное на 13 сентября.