Хендерсон - король дождя - Сол Беллоу

— Подольше — это как долго?

— Ваш вопрос сугубо теоретический, — сказал король, отворачиваясь. — Оставим его покуда открытым.

Дафу заключил разговор напыщенным африканским жестом.

Так и не достигнув окончательного соглашения, мы оба задрали головы. На вершины гор падал бледно-голубой отсвет безоблачного неба.

Может, он деликатно как бы извинялся за подкинутый труп и просил погостить у него еще какое-то время? Изнывая от жары, дыша открытым ртом, я сказал:

— Странное у нас пари, не находите?

В этот момент несколько человек с редким оперением на голове, и оттого похожие на ощипанных птиц, начали стягивать брезент с истуканов. Делали они это бесцеремонно, чем вызвали смех у зрителей. Поощряемые криком и хохотом, они начали издеваться над богами как умели. Небольших идолов валили наземь, катали по песку, пинали ногами. На колени одной из богинь посадили карлика. Как помешанный тот качался из стороны в сторону, высунув язык. Боги терпеливо сносили издевательства. У всех были короткие ноги и длинные туловища, тонкие шеи венчали маленькие головки. В общем и целом они не были разгневаны и взирали на людей с чувством собственного достоинства. Как-никак боги. Они правили горами, растениями, огнем, скотом, облаками, удачами и болезнями, рождением и смертью. Даже слабый захудалый божок чем-нибудь да правил. Люди представали перед ними со своими пороками и грехами, и ничто не могло укрыться от них, всевидящих. Мне хотелось сказать королю: «Неужели так уж необходимы ваши кровопускания?» Я удивлялся: такой человек, и — возглавляет толпу дикарей. Король, однако, был совершенно спокоен.

На арену вышла бригада, отряженная оттащить в сторону весь пантеон. Работники начали с третьеразрядных богов. Они грубо толкали идолов, ругая за неповоротливость, те падали на землю. Какое неуважение к богам, думал я, хотя у людей наверняка накопилось немало обид на тех, кто правит ими. Я старательно делал вид, что меня ничего из происходящего не касается.

Разделавшись с второстепенными богами, воронья стая принялась за больших истуканов, но те не поддавались ни в какую. Требовалась помощь. Один за другим на арену выходили силачи, но не могли свалить идолов и возвращались на свои места под насмешки соседей.

Демонстрация силы — неотъемлемая часть празднества, сообразил я. Некоторые силачи подходили к большим богам сзади и обхватывали их за поясницу. Другие прислонялись к статуям спиной, как делают грузчики, взваливая на плечи мешки. Один взял идола под мышки — точно так же сделал я с моим мертвецом. У меня невольно вырвалось сдавленное восклицание.

— Что с вами, мистер Хендерсон? — спросил король.

— Ничего, ничего.

Пантеон небожителей таял на глазах. Силачи уносили богов с глаз долой. Последний здоровяк представлял собой великолепный экземпляр сильного человека, на таких глаз у меня наметан. На протяжении определенного отрезка жизни я увлекался поднятием тяжестей, для тренировки толкал штангу. Пытался заинтересовать этим занятием сына, Эдварда. Если бы сын послушал меня, не было бы никакой Марии Фелуччи. После штанги у меня отрос живот, появились другие неправильности фигуры, какие всегда бывают у крупных представителей рода человеческого. О мое тело, о моя плоть! Почему оно никак не подружится с душой? Я загрузил свое тело многочисленными пороками, как загружают плот или баржу. Кто избавит меня от избыточности телосложения? И вообще, почему должен умирать хороший человек? Пусть сходит в могилу какой-нибудь блаженный дурачок. Какая несправедливость! Что за извращенная прихоть природы! Увы и ах, что только не выпадает на долю человека!

Горестные думы не мешали мне наблюдать, как растаскивают пантеон. К этому времени остались всего два крупных изваяния — Хуммата, бога гор, и Муммахи, повелительницы облаков. У Хуммата торчали длинные, как у сома, усы, а еще ваятель наградил его плечами-булыжниками. Силачи пытались сдвинуть идола с места, но безуспешно. Они уходили под шиканье и свист. Потом на арене появился мужик в красной феске и клеенчатых штанах, наподобие тех, что надевают для разминочного бега. Он шел быстро, размахивая руками, и, подойдя к Хуммату, пал перед ним ниц — первый смертный, кто поклонился божеству. Затем обошел кумира и, засунув голову ему под руку и расставив ноги, занял нужную позицию. Вытер о штаны руки, схватил Хуммата под мышки и начал поднимать. Глаза у смельчака вылезли из орбит, он стиснул зубы, обнажив десны. От натуги мышцы вздулись. «Вот это да! Силенок у него хватает, — думал я. — Положи перед ним тяжелую ношу, этот навалится всей грудью, поднимет и понесет». Народ криками поощрял его, только Дафу молчал. Я вскочил с места и заорал во все горло: «Давай, давай, парень! Вот так, молодец! Теперь толчком его, толчком!» Сетуя на собственную горячность и неподобающее поведение, я сел.

Силач взвалил Хуммата на плечи, пронес бога гор метров пять-шесть и поставил бок о бок с другими богами. Потом, отдуваясь, посмотрел на Муммаху, которая как будто ждала его. Муммаха была высокая, даже выше Хуммата, и некрасивая, если не сказать уродливая. Мощная фигура не то чтобы запрещала человеку попробовать на ней свои силы, нет, — она дышала уверенностью в том, что никому не удастся сдвинуть ее с места. Явная беззаботность роднила ее с соседями по Олимпу. Народ вскочил с мест, побуждая односельчанина к действию. Поднялся даже Хорко, затянутый в тугую красную блузу. Он протянул вперед руку и показал пальцем на Муммаху, гордую своей неподвижностью. Под тяжестью телес у нее подгибались колени, и для устойчивости она уперла руки в боки. Как и у многих высоких и крепких женщин, у нее были тонкие красивые руки. Она ждала мужчину, который стронул бы ее с места.

— Давай, бери ее, парень! — выкрикнул я и обернулся к королю: — Как его зовут?

— Кого, этого? Турамбо.

— Он боится, что не сдвинет ее?

— Ему не хватает уверенности. С Хумматом он справляется каждый год, но с Муммахой никак.

— Но он наверняка может справиться и с ней?

— Боюсь, вы ошибаетесь, — сказал Дафу на африканском английском протяжным гнусавым голосом. — Турамбо — хороший сильный человек. Но, перенеся Хуммата, он вконец устает. Так бывает каждый год. Дело в том, что он должен сначала взяться за Хуммата, иначе тот не призовет из-за гор облака.

Лицо Муммахи сияло на солнце. Деревянные локоны были зачесаны кверху, образуя что-то похожее на гнездо аиста. Добродушная, домашняя, недалекая, она ожидала мужчину, который возьмет ее.

— Знаете, что с вашим Турамбо? Ему мешают воспоминания о прежних поражениях. Спросите меня, что такое былые неудачи, и я все поведаю об этой муке.

Турамбо, низковатый для своей объемистой грудной клетки и незаурядной силы, казался олицетворением неуверенности. Его глаза, которые пучились от натуги, когда он поднимал Хуммата, потускнели. Он готовился как можно достойнее встретить неудачу. Смотреть на него не доставляло удовольствия. Этот мужчина не питал иллюзий относительно Муммахи и тем не менее решил попробовать. Попытка не пытка. Кулаком Турамбо потер свою короткую бороденку и медленным шагом двинулся к богине, как бы измеряя на ходу ее способность устоять.