Хендерсон - король дождя - Сол Беллоу

По правде говоря, я тоже чувствовал себя мечтателем.

— Как вы сказали, кто тот морщинистый старик? — спросил я короля.

— Прошу прощения?

— Тот, что сидит с вашим дядей и Бунамом.

— A-а, этот… Старший жрец, наш предсказатель.

Между тем амазонки построились в несколько шеренг и вскинули ружья (своего «Магнума-375» я у них не приметил). Загремели залпы салюта. Сначала в честь короля и его покойного отца Гмило, потом в честь других королей. Потом Дафу сказал, что дан салют в мою честь.

— Вы смеетесь, ваше величество?

Но король был вполне серьезен.

— Что, я должен встать?

— Народ будет счастлив.

Я встал под радостный вопль всего стадиона.

«Они уже знают, что я сделал с их мертвецом, — подумал я. — Знают, что я не какой-то там слабак, а человек сильный и мужественный. И решимости мне не занимать». Я начал проникаться духом торжества, меня одолевали варварские чувства, и оттого еще сильнее зачесалась грудь. Я не находил слов, чтобы говорить, и в руках не было оружия, чтобы выстрелом ответить на салют. Но разве мог я молчать в такой момент? И я взревел, как ассирийский бык. Быть в центре всеобщего внимания — это всегда возбуждает меня до крайности. Так было, когда арневи рыдали при встрече со мной и когда собрались у водоема. Так было в Италии, когда я брился под сенью руин старинной салернской крепости. Отец тоже сильно возбуждался при большом скоплении народа. Однажды на каком-то собрании он сбросил кафедру в оркестровую яму.

Так или иначе, приложив руку к груди, я заревел по-бычьи. Народ буквально сходил с ума от восторга. Должен признаться, что ответные крики и топанье ног были как тарелка супа голодному. Так вот что испытывают люди, живущие на виду у общества. Я больше не удивлялся тому, что Дафу оставил цивилизованный мир ради того, чтобы сделаться королем. Кому не хочется быть вождем даже небольшого племени? (Срок расплаты за благоденствие был далеко. Дафу пользовался любовью и уважением многочисленных жен и всего народа.)

Едва я сел на свое место, как с ужасом увидел перед собой отвратительную кривляющуюся рожу — рот как дыра и лоб в уродливых складках. Такие рожи выставляют в витринах на Пятой авеню. Старым, позеленевшим от времени ножом невидимая рука наносила удар за ударом в грудь призраку. «Остановись, ради всего святого, остановись! — испуганно закричал я. — Это же смертоубийство!» Меня било, как под током высокого напряжения.

Разгадка не заставила себя ждать. Удары наносил себе жрец с раскрашенным лицом, наносил искусно, не вертикально, а по касательной. Неглубокие порезы сразу же смазали целебной мазью. Исполосовавший себя уже улыбался.

— Не волнуйтесь, мистер Хендерсон. Так у нас принято. Этот человек сам вызвался пройти эту процедуру, чтобы получить очередной жреческий сан. И не пугайтесь крови. Пошла кровь, пойдет и дождь. Заработают насосы в вышних сферах, разверзнутся хляби небесные.

— Насосы в вышних сферах, ха-ха! Удачнее не скажешь!

По знаку Хорко забили барабаны и прогремел оглушительный ружейный залп. Король встал.

Общее воодушевление, фонтаны восторга, лица, сияющие радостью и гордостью! От черных тел поднялась волна всех оттенков красного цвета. Люди вставали на сиденья и размахивали алыми, багряными, малиновыми платками. Малиновый — праздничный цвету варири. Из луков амазонок взмыли вверх багровые знамена, поскольку багровый — королевский цвет.

Дафу оставил ложу, спустился вниз и вышел на середину арены. С другой стороны навстречу ему выступила высокая, голая по пояс женщина с замысловатыми завитками на голове. Когда она подошла поближе, я увидел, что лицо ее покрыто небольшими шрамами, которые образовывали красивый узор. У каждого уха тоже было по шраму, а один спускался на горбинку носа. Живот у нее был выкрашен в бледно-золотой цвет, Это была молоденькая девушка, с маленькими грудками, которые не тряслись при ходьбе, как у женщин старшего возраста, и длинными тонкими руками. Издали лицо ее казалось миниатюрным, как у куколки. На ней была пара багряных шаровар под стать бриджам короля. Только сейчас я заметил на арене накрытые брезентом фигуры и справедливо предположил, что это идолы.

Король и позолоченная дева начали странную игру — игру с двумя черепами. Шум стих, настала тишина — так под горячим утюгом разглаживаются складки на помятой скатерти.

Раскрутив на длинной ленте череп, игрок посылал костяной шар в воздух и делал пробежку, чтобы поймать его. У них это хорошо получалось. Тишина стояла такая, что здоровым ухом я слышал свист летящего черепа. Вот девушка метнула ввысь свой череп с двумя лентами, багряной и голубой, так что казалось, будто по воздуху летит цветок.

В сущности, шла не игра — скорее, спортивное соревнование. Я, разумеется, болел за короля, хотя отдавал должное его сопернице.

Я не знал, что на игрока, череп которого упадет на землю, налагается крупный штраф, иногда даже смертный приговор.

Лично я хорошо знаком со смертью, причем не только по причине преклонного возраста, но и в силу многих обстоятельств, о которых не буду здесь распространяться.

Мы со смертью как двоюродные брат и сестра. Но мысль о том, что с королем может что-то случиться, приводила меня в уныние. Однако пробежки, прыжки и повороты Дафу говорили о его уверенности в себе. Его мужская сила не оставляла места опасениям. Тем не менее я боялся за него, как, впрочем, и за его соперницу. Что, если кто-то из игроков споткнется о камень или запутается в лентах? Если черепа столкнутся? Тогда им обоим придется поплатиться жизнью, как поплатился жизнью тот бедняга в хижине. Даю голову на отсечение: он умер насильственной смертью. Меня не проведешь. Из меня вышел бы превосходный следователь по расследованию убийств. Впрочем, и девушка, и король — оба были в отличной форме, из чего я заключил, что Дафу не все время валяется на диване, обхаживаемый своими красавицами. Он бегал по арене и прыгал, как лев, даже не сняв своей бархатной шляпы с человечьим зубом. Под стать ему была молодка. Золотой живот и нарисованные рубцы на лице придавали ей неземной вид. Она двигалась с большим достоинством, как почитаемая жрица, и словно требовала, чтобы король соответствовал. При прыжках груди у нее не тряслись, точно действительно были отлиты из золота. Длинноногая и длиннорукая, девушка в прыжке напоминала гигантского кузнечика.

Два последних заброса, две последние пробежки, два последних захвата… Матч закончен.

Противники раскланялись. Каждый держал череп под мышкой, как фехтовальщики после боя держат маски.

Трибуны сотрясались от топота ног и ликующих криков. Снова взвились багряные флаги.

Не снимая ту же шляпу а-ля Франциск I, какой ее мог написать Тициан, король вернулся в свою ложу и сел, переводя дух. Жены загородили его полотенцем, дабы честной народ не видел, как повелитель прикладывается к спиртному, что было строжайше запрещено. Потом жены вытерли с него пот, ослабив завязки, закатали штанины бриджей, стали растирать ему ноги. Мне до смерти хотелось сказать Дафу, что он был великолепен, как настоящий артист. Но по сдержанности молчал. Времена сделали из нас рабов, не смеющих вымолвить ни слова. Так я и сказал сыну Эдварду — «Рабов!».