Беспокойная жизнь одинокой женщины - Мария Метлицкая

Тате повезло. Ездила, правда, на другой конец Москвы, но без пересадки, по прямой. Три раза в неделю – и не рано, слава богу. Хозяйка была из прежней богемы, жена когда-то очень известного режиссера. Спала до двенадцати. Тата прибирала большую захламленную квартиру, варила бульон на три дня и рис, крошила винегрет. Хозяйка, из бывших красавиц, имела когда-то пышное и яркое прошлое. И не забывала об этом поговорить. Не вредная, но временами чрезвычайно болтливая. Обожала часами пить кофе и «травить» киношные устаревшие сплетни. Деньги на содержание давала ей дочь, успешный продюсер. В общем, все складывалось неплохо, правда, Тата уже здорово уставала. Но держалась за эту работу двумя руками.

Как-то на рынке у метро «Университет», в ноябре, выбирала хурму, и ее окликнули. Оказалось, Леночка Орлова, бывшая соседка, потом перебравшаяся куда-то в район «Речного». Долго болтали обо всем, стоя под моросящим дождем. Болтала в основном Леночка – она недавно гостила в Америке у сына, успешного керамиста. Говорила, что дети зовут ее переехать насовсем, что и невестка неплохая девочка, но быть приживалкой не хочется. Потом еще что-то вспоминали из прежней жизни. Вдруг Леночка рассмеялась и сказала:

– Ну а эта парочка твоя – голубки, ну просто умора!

– Ты о ком? – не поняла Тата.

– Как о ком, об этой твоей крокодилице, Наташке, или, как вы ее там называли, Муси-Пуси?

– И что, ты ее видела? – напряглась Тата. – Как она? У нее все в порядке?

– Еще в каком! Я видела ее не один раз. – Но, поняв, что Тата не в курсе, подумала с минуту, стоит ли говорить, а потом все же сказала: – Ну ты даешь, она же за твоего художника, за Борьку, замуж вышла. Ты правда не знала? Он теперь такой импозантный стал, зубы сделал, в клетчатых пиджаках, с косыночкой на шее ходит, ботиночки за триста долларов таскает, на «Мерседесе» рассекает. Дом у них на Лонг-Айленде, неслабый райончик, а галерею она ему на Манхэттене купила. А сама как была эта твоя Пуся «красавицей», так и осталась. Даже Америка не очень помогла. Но баба с мозгами, будь здоров! – И, заметив Татино растерянное лицо, Леночка смущенно протянула: – Ну извини, я думала, ты в курсе, зря я, наверное.

Дома с мамой начали охать-ахать – переваривать. Вот теперь-то и объяснилось Пуськино исчезновение, все четко встало на свои места.

– Ну, Пуська! – все никак не могла успокоиться Тата.

– Да ладно тебе, хоть на старости лет мужика понюхала, порадуйся за подругу, – говорила Нонна Павловна, – хотя если, конечно, «это» можно назвать мужиком. Но она у тебя никого не отбивала и не уводила. Во как этому шаромыжнику повезло! На такое богатство!

Это задевало Нонну Павловну больше всего.

– Да ладно, мам, неизвестно еще, повезло или нет, кто там знает.

И, укладываясь спать, Тата вдруг так расхохоталась, что мать прибежала из своей комнаты.

– Ты что, с ума сошла от радости, что твой дурак в надежных руках? – спросила Нонна Павловна.

– Нет, мам, просто подумала: завтра Люке позвоню, расскажу, вот уж посмеемся.

А мать, качая головой, пошла к себе, приговаривая при этом:

– Просто триумвират какой-то, прости господи! – вкладывая в это, видимо, что-то свое.

В конце пятидесятых в районной женской консультации познакомились две девушки, вернее, молодые женщины, безошибочно угадав друг в друге будущих матерей-одиночек. Ненароком заглянув в медицинские карточки, они обнаружили к тому же, что являются полными тезками и одногодками. Звали обеих Валентинами Александровнами. Почему-то эти совпадения их страшно обрадовали и развеселили, одна решила подождать другую, и из консультации на весеннюю московскую улицу они вышли уже вместе, поддерживая друг друга за локоток. Осевший и потемневший снег еще не вполне растаял, местами превратившись от обильной капели в хрупкие и скользкие проплешины. Шли они осторожно, пробуя носком коварную наледь, – словом, шли, как ходят беременные. Болтали оживленно и обо всем – об уже отступившем, слава богу, токсикозе, о вредной врачихе Кларе Ивановне, о предстоящих и наводящих безумный страх родах, о детском приданом, заготовленном заранее – вопреки приметам. Одна Валечка проводила другую до дома – к тому же они оказались еще и соседями. Конечно же, обменялись телефонами и, очень довольные новым знакомством, сулившим теперь совместные прогулки и целый ворох общих тем, наконец расстались.

Как оказалось, до вечера. Вечером одна из Валечек позвонила и пригласила новую подругу на чай. Та с удовольствием приглашение приняла. Долго пили чай с вишневым вареньем, сверяли свои женские ощущения и даже разоткровенничались друг с другом. Валечки были не первой молодости, одиноки, и будущие дети для обеих были долгожданным и абсолютно желанным подарком. Валечка-хозяйка жила одна, давно похоронив рано ушедших родителей. Работала она в школе – преподавала географию. Когда-то в юности неудачно и мимолетно сходила замуж – развела молодых вскоре после свадьбы вредная свекровь. После тридцати почти без надежды не то чтобы на что-либо стоящее, а просто на банальный романчик неожиданно даже для себя она сошлась ненадолго с местным военруком. Любви там не было никакой и в помине. Военрука тогда оставила красавица жена, и он ненадолго утешился с Валечкой. Сначала Валечка пожалела его просто по-человечески, а потом как-то странно сложились отношения и более близкие. В какой-то момент от острой жалости к нему и собственной зудящей тоски и одиночества она оставила его ночевать, особо ни на что не рассчитывая. «Попалась» она случайно, как-то совсем не думая, что это может с ней произойти, а когда поняла, то испугалась и обрадовалась одновременно. Военруку об этом сообщить она не успела: не попрощавшись с ней, он завербовался на Север – от злой тоски и отчаяния. Но это Валечку не очень-то огорчило. Теперь, прислушиваясь к себе, она четко осознавала, что жизнь свою проживает не зря, и еще отступил навязчивый страх – страх одинокой старости. Хотелось ей сына – в нем она видела и будущую надежность, и уверенность в завтрашнем дне, а главное – невозможность самого ужасного и противоестественного на свете – женского одиночества. С мужчинами, как она думала, все происходит не так, а точно легче и свободнее. Родни в Москве у нее не осталось никакой, но в Тамбове жила сестра покойной матери – одинокая и крепкая старуха, на которую, честно говоря, Валечка и рассчитывала.

Гостья ее – Валечка-вторая – жила с матерью, Верой Игнатьевной, слабенькой и интеллигентной старушкой. Жили, надо сказать, душа в душу – без бытовых склок, претензий и взаимных упреков. Вот ее-то беременность была вполне запланированной и продуманной. Несколько лет они с матерью этого горячо ждали, боясь даже затрагивать эту тему. Мать была в курсе Валечкиного семилетнего и тайного романа с женатым сослуживцем. Раз в неделю, в среду, с обеда, Вера Игнатьевна уезжала к подруге в Измайлово, а Валечка – завитая и крепко надушенная – принимала своего возлюбленного. В среду у нее был библиотечный день. Валечка, конечно же, напридумывала себе сложносочиненный роман, а дело-то было совсем простое. Ее предмет, слегка уставший от семейных хлопот лысоватый сорокалетний научный работник, просто хотел слегка расслабиться. Пылкая, трепетная, печально-загадочная Валечка вполне позволяла ему почувствовать себя мужчиной. Когда ее затошнило и совпали все остальные признаки, прежде всего, конечно же, она все сообщила потрясенной матери. И, крепко подумав, будущему папаше они решили ничего не говорить. Хотели, конечно же, девочку. К чему нарушать их женский монастырь? Да и с девочками, как им казалось, спокойнее. Этот ребенок будет принадлежать только им двоим. Безраздельно. Жалкий, приходящий тайком, осторожно и ненадолго, этот нелегальный папаша в их схему категорически не вписывался. Решили так: лишняя травма для ребенка. Лучше придумать отца-героя, летчика или полярника, безвременно и героически погибшего. Это они постановили на своем маленьком и дружном семейном совете. С прежней работы Валечка быстро уволилась и перешла в библиотеку у дома – ближе, спокойнее, легче и к тому же без потери декретных. Новую подругу она пригласила к себе на следующий день – с ответным визитом. Мама, Вера Игнатьевна, испекла любимый лимонный кекс, чай накрыли в столовой. Посидели тепло и уютно, оживленно беседуя. Провожать до дому Валечку-старшую (определили ее так – и действительно, она была старше подруги на четыре месяца) пошли вместе с мамой.