Марысенька (Мария де Лагранж д'Аркиен), - Казимир Феликсович Валишевский

"умирает от тоски" и "состарилась" с горя до неузнаваемости. На это он геройски возразил: "Это не важно! Меня пленили одни достоинства вашей души". На это она его уверяла, что "она больна", и что он скоро овдовеет". Расспрашивая по этому поводу де Комменжа, доставившего ему эти известия, Собесский получил ответ: "Супруга маршала никогда не была так весела и никогда так не развлекалась". По своему простодушию, он требовал у нее же объяснений и заблуждался, веря всем этим обычным причудам скучающей кокетки. Марысенька ревновала: после его отъезда в её руки попался ящик с потаенным замком; в нем она заподозрила преступную переписку. Он поспешил ей выслать ключ с курьером и получил в ответ новый упрек. На этот раз дело шло о какой-то "субретке", которая осмелилась по отъезде "Селадона" играть вызывающую и обидную роль... Он приходил в отчаяние. Разве трудно выпроводить эту "особу"? Сам он был ревнив, но по-своему. "Я бы желал, -- писал он ей, -- воспринять в себя все ваши мысли, поглотить ваши взоры, ваши беседы, чтобы ими пользоваться мне одному".- -- Он был тоже озабочен, но его опасения были более искренни. "Истинная любовь всегда боязлива", -- писал он ей -- и не без основания. Разве не говорили, что он застал её на месте преступления с одним из его родственников Радзежовским, и что за это он её побил. Он её побил! Он содрогался при одной этой мысли. С его стороны все ограничилось замечанием, советом быть осторожной, избегать излишней фамильярности в обращении с прислугой. Но никогда ни малейшее подозрение не закрадывалось в его душу".  Бедный любовник! В это время в Варшаве и в Париже, в Версале и в Шантильи все потешались молвой о другой любовной ссоре, героиней которой была пани Собесская, но героем был не он.  Имея притязания управлять польской королевой и отчасти добившись успеха, де Бонзи не считал себя, однако, в праве обходиться без её советов. После краткого пребывания в Польше он убедился в верности замечания де Лионна, сравнившего королеву с Катериной Медичи. Она дала ему совет прежде всего заручиться полным доверием "двух дам, влияние которых уравновешивалось в придворных интригах". "Этого требовала служба". Об одной из них я уже упоминал, говоря о браке девицы де Майи с г. Пацем, Ливонским канцлером; в другой легко узнать Марысеньку. У него возникло сомнение: "Эти особы более пригодны для посланника, чем для епископа". Вспомнив, однако, что он сам в данное время исполняет скорее роль посланника, нежели епископа, он решил сообразоваться с своею временной должностью. Исход этой внутренней борьбы был таков, что депеши посланника возбудили шутливые замечания в министерском кабинете и даже выше. Веселый аббат протестовал. Он так поступал) только "ради службы". Он, без сомнения, обязан давать отчет в своих поступках Богу; но если бы все ограничивалось польскими делами, он бы мог себя считать святым; тогда как он великий грешник. Де Лионн отвечал ему смеясь: "Эти замечания высказал не я, но властелин этой страны. Узнав, что в ваших депешах часто упоминается имя одной особы, он заметил, шутя, что, быть может, вы туда закинули свою "подушечку". -- Если бы это и было так, -- прибавил он, -- мое уважение к вам от этого ни на волос не уменьшилось". Выше упомянутая особа была никто иная как Марысенька. Она одержала верх после упорной борьбы. Посланнику не удалась попытка уравновесить влияние двух соперниц. В Версале и Шантильи следили с любопытством за ходом этой борьбы, и её развязка вызывала опасения. Относительно семьи Пацев следовало поступать осторожно. Но так как добродетель пани Советской находила в настоящее время более защитников, чем ранее, я должен представить документы, подтверждающее верность моих предположений. Заимствую эти документы из архивов в Шантильи, а также из корреспонденции великого Кондэ с Нуайе.    Шантильи, 3-го апреля 1666 г.  "Г. де Майи (брат жены канцлера) вскоре возвращается в Польшу. Он очень недоволен королем и министрами за то, что ему не оказали должного доверия. Он тоже недоволен мною и моими сыновьями, говорит, по той же причине. При этом он жалуется и на королеву (польскую), упрекая её в том, что она не вознаградила г-на Паца по его заслугам; и на епископа Безьерского за то, что он преподнес подарки жене маршала, в которую он влюблен, и ничего не подарил жене канцлера и пр.    Шантильи, 3-го сентября 1666 г.  "Из вашего письма от 6-го августа я узнал, что королева недовольна посланником. Она выражает. опасения как бы не повредила делу чрезмерная его привязанность к жене великого маршала..."    Шантильи, 10-го сентября 1666 г.  "Я нахожусь в большом затруднении по поводу всего, что мне сообщила королева насчет любви "посланника" и ревности, которую это может вызвать со стороны Пацев и, наконец, относительно всех осложнений, могущих возникнуть в Польше и здесь. Я не вижу никакой возможности выйти из затруднения в виду того, что он пользуется доверием короля и расположением министров".    Шантильи, 24-го сентября 1666 г.  "Я очень опасаюсь, как бы мелкие дрязги, постоянно возникающие среди дам, не имели дурных последствий. Надо надеяться, что королева... пользуясь своим авторитетом над женою маршала и её доверием к ней, убедит её возвратить письма, о которых говорила г-жа Пац. Надеюсь, что ей удастся их примирить. Я полагаю, что её высочество поймет, насколько важно это дело в связи и с другими обстоятельствами..."    Де Бонзи до того увлекся Марысенькой, что передал ей письма соперницы. Не знаю, какую пользу думала извлечь из них эта особа; но другие данные, не менее точные, не оставляют ни малейшего сомнения в том, какую роль она предоставила Собесскому. Меня не заподозрят, конечно, в желании придать пикантность моему рассказу в ущерб отношениям, которые я уважаю. Но истина имеет свою ценность. Епископы бывают разные, особенно на расстоянии