Леденцовые туфельки - Джоанн Харрис

Ну что ж. Я осмелилась. И когда я наконец была готова, то злым декабрьским ветром прошла по школе Сент-Майклз-он-зе-Грин. Моя мать даже вполовину не догадывалась, что же там в действительности случилось, — и это, наверное, даже хорошо, потому что она, несомненно, моего поступка не одобрила бы. Но я сделала это! Я довела задуманное до конца! Мне было всего шестнадцать, и я успешно сдала тот единственный экзамен, который имел для меня значение.

У Анни, разумеется, впереди еще долгий путь. Но со временем я надеюсь сделать ее в высшей степени незаурядной личностью.

Итак, Анни, как же мы им отомстим?

19 ноября, понедельник

Сегодня Сюзи пришла в школу в платке и даже в классе его не сняла. Парикмахерша, делая ей «перышки», так сожгла волосы, что они стали выпадать прядями. По словам парикмахерши, у Сюзи оказалась какая-то особая реакция на перекись водорода — Сюзи ведь соврала ей, что уже делала «перышки»; парикмахерша утверждает, что ее вины тут нет никакой, просто волосы у Сюзанны сильно повреждены бесконечными горячими укладками и выпрямлениями, и если бы Сюзанна сразу сказала ей правду, можно было бы взять другой раствор и ничего подобного не случилось бы.

Сюзанна говорит, что ее мать собирается подать на эту парикмахерскую в суд за нанесение физического и морального ущерба.

А по-моему, вышло просто клёво.

Нет, я понимаю, что не должна радоваться: все-таки Сюзанна — моя подруга. Хотя, может, и не подруга, во всяком случае, не совсем. Друг стоит за тебя горой, если ты в беду попадаешь, и уж точно не станет со всякими врединами общаться.

«Друг всегда тебе руку протянет», — говорит Зози. Когда у тебя есть настоящие друзья, тебя никто не заставит вечно водить в игре.

В последнее время мы с Зози часто беседуем. Она отлично понимает, каково это — в моем возрасте быть не такой, как все. Она мне рассказывала, что у ее матери был магазин, а кое-кому это очень не нравилось, и однажды этот магазин даже попытались поджечь.

— Немного похоже на то, что случилось с нами, — сказала я.

А потом мне ничего не оставалось, как рассказать ей и все остальное. О том, как нас занесло ветром в деревню Ланскне-су-Танн в начале Великого поста, и как мы устроили там шоколадную лавку прямо напротив церкви, и как нас возненавидел тамошний кюре; я рассказала и обо всех наших друзьях, и о речных людях, и о Ру, и об Арманде, которая умерла так же, как и жила — без сожалений, без слов прощания, чувствуя во рту вкус шоколада.

По-моему, все-таки не стоило все это ей выкладывать. Но промолчать оказалось ужасно трудно — тем более с таким человеком, как Зози. И потом, она же у нас работает. Она на нашей стороне. Она нас понимает.

— Я ненавидела школу, — сказала она мне вчера. — Ненавидела и детей, и преподавателей. Всех, кто считал меня уродиной, изгоем, кто не желал садиться со мной за одну парту, потому что от меня вечно пахло всякими травами и магическими бальзамами, которые мама совала мне в карманы: асафетидой (господи, это же просто сорняк!), пачулями, потому что они вроде бы способствуют развитию духовности, «кровью дракона», которая повсюду оставляет красные пятна… В общем, поэтому ребята надо мной смеялись и говорили, что от меня воняет и у меня гниды. В это оказались втянуты даже учителя, а одна учительница — ее звали миссис Фуллер — даже провела со мной беседу о личной гигиене…

— Гадость какая!

Зози усмехнулась.

— Ничего, я им отплатила.

— Как?

— Как-нибудь в другой раз, ладно? Дело в том, Нану, что я в течение долгого времени считала, что сама во всем виновата. Что я действительно урод, что я никогда ничего в жизни не достигну.

— Но ты ведь такая умная… и такая яркая, просто потрясающая…

— Тогда я совсем не казалась себе ни умной, ни яркой. Я вообще никогда не чувствовала себя ни достаточно хорошей для них, ни достаточно чистой, ни достаточно доброй. И никогда не пыталась хоть что-нибудь предпринять, чтобы изменить это. Я просто смирилась с тем, что я хуже всех. Кроме того, я постоянно разговаривала с Минди…

— Со своей невидимой подружкой?

— …и люди, разумеется, надо мной смеялись. Хотя в школе к этому времени уже не имело значения, как я себя веду и чем занимаюсь. Они в любом случае стали бы надо мной смеяться, что бы я ни делала.

Она умолкла, а я смотрела на нее и пыталась представить себе, какой она тогда была. Пыталась представить себе Зози без ее уверенности в себе, без ее красоты и стильности…

— А в красоте, кстати, — сказала Зози, — самое главное то, что в действительности она практически не зависит от внешности человека. Дело не в цвете твоих волос, не в размере твоей одежды, не в том, какая у тебя фигура. Главное — то, что здесь… — И она постучала себя по лбу. — Важно также, какая у тебя походка, как ты говоришь, что думаешь… А если ты держишься вот так…

И тут она вдруг сделала нечто такое, отчего я просто оторопела. Она изменила свое лицо. Не то чтобы скорчила рожу или губы надула — нет, она просто опустила плечи, потупилась и отвела в сторону глаза, рот при этом как-то странно обмяк, волосы свесились наперед, скрывая лицо, и она вдруг совершенно перестала быть собой, а превратилась в кого-то другого, хотя и одетого в ее платье; и эта женщина вовсе не была безобразной, нет, просто она была совсем иной — на такую второй раз и смотреть-то не станешь, такую, едва заметив, сразу же и позабудешь, стоит мимо пройти.

— …или же, наоборот, вот так…

Она выпрямилась, тряхнув волосами, и тут же вновь стала прежней великолепной Зози — с звенящими амулетами на руке, с розовой прядью в волосах, в своей черно-желтой крестьянской юбке и ярко-желтых открытых босоножках на платформе, которые на ком-то другом, наверное, выглядели бы просто нелепо, но на ней смотрелись потрясающе, потому что Зози — это Зози и на ней все всегда смотрится потрясающе.

— Вот это да! — воскликнула я. — А меня ты этому научить можешь?

— Уже научила! — смеясь, сказала она.

— Но это похоже на… магию, — заметила я и покраснела.

— Ну и что? Магические трюки действительно по большей части очень просты, — серьезно ответила Зози.

Если бы это сказал мне кто-то другой, я бы, наверное, решила, что надо мной просто смеются. Но Зози так поступить не могла, нет, никогда.

— Но ведь настоящая магия все-таки существует, — сказала я.

— Ну так назови это как-нибудь еще. — Она пожала плечами. — Назови это, если хочешь, осанкой. Или харизмой. Или очарованием. Или шармом. Потому что в основном всего-то и нужно выпрямиться, посмотреть человеку в глаза, улыбнуться самой убийственной своей улыбкой и сказать: «Да идите вы все в задницу! Я великолепна!»