Индия. 33 незабываемые встречи - Ростислав Рыбаков

А кто там – черный и жестокий, сеющий смерть на своем пути? Как зовут этого витязя, не знающего ни страха, ни снисхождения, ни раскаяния?

Великий воин, он покорил множество племен и народов и между делом помог своему брату убить злого демона Праламбху, выбив у несчастного демона глаза и расколов ему череп. Затем настал черед демона Нарака и его друга Муру, а заодно и семи тысяч сыновей последнего. Еще раньше он разделался со своим родственником тираном Канса, а также с его братом, а затем и с тестем (даже дважды тестем, так как тот был отцом двух жен Кансы). Приглашенный на спортивные состязания, наш герой убивает поочередно быка, слона, нескольких борцов, лошадь, а одного из участников игрища давит до тех пор, пока у того глаза не падают на пол.

Всю свою жизнь он кого-то душит, увечит, разрубает на кусочки, разрывает на части, убивает обломком двери, сносит головы сверкающим диском, скатывает на врагов скалы, обращает в пламя леса и города, а когда огонь начинает угрожать ему самому, всасывает в себя страшный лесной пожар и тем усмиряет стихию. И никто и нигде не может укрыться от его гнева – бессильны перед ним и гигантский змей, и летающий город, и потоп, ниспосланный великим Индрой, и даже тот демон, что тихо лежал на дне морском, притворившись перламутровой раковиной.

Кто же этот ужасающий своей мощью герой? Зачем мы заговорили о нем и отвлеклись от сияющего облика божественного юноши, так пленительно игравшего на волшебной флейте?

И новое потрясение подстерегает исследователя. Оказывается, услаждающий душу флейтист и вытряхивающий души богатырь, это один и тот же бог Кришна.

Как совмещаются они в религиозном сознании индусов? Историку ясно, что два эти лика принадлежат к разновременным пластам индуизма, но для живущего сегодня верующего они составляют единый образ – как же соединяются они?

И еще один вопрос возникает в этой связи. В XX веке защитники религии особенно любят подчеркивать моральное, нравственное начало, якобы составляющее самую суть религиозных учений. Апологеты индуизма считают, что их религия в этом аспекте значительно превосходит, скажем, христианство. Но какую же мораль несет в себе образ Кришны?

Что и говорить, Кришна-пастух тоже вряд ли может быть назван образцом нравственности, но хороводы на берегу Джамны с обнаженными пастушками выглядят невинными детскими играми в сравнении с мрачными деяниями Кришны-воителя.

Конечно, судьба особо не баловала его и многие совершенные им убийства есть просто элементарная борьба за жизнь: то кормилица оборачивалась ведьмой, соски которой были пропитаны ядом (но могучий младенец ухитрился высосать из нее все жизненные соки), то на него, 27-дневного, пикировал из поднебесья очередной демон – только для того, чтобы пасть, обессиленным в борьбе с необычайным ребенком. Иногда Кришне, спасая себя, приходилось проявлять чудеса находчивости: даже когда кто-то из недоброжелателей проглотил его, он нашел выход – раскалился добела в желудке противника и тот был вынужден отрыгнуть его.

Но главным образом – и это очень важно – Кришна боролся не за себя, не за свою жизнь (хотя в отличие от большинства богов он смертен), а отстаивал справедливость Историк по крупицам разгадывает загадки, накопившиеся за тысячелетия непрерывной традиции, воссоздает по мифам борьбу давно сгинувших с лица Земли племен, слияние или столкновение различных культов. Другие специалисты обнаруживают в истории Кришны параллели с античными героями, третьи – даже с Иисусом Христом. Но для понимания индуизма важно, во-первых, то, что образ божественного юноши сосуществует в сознании верующего индуса с безжалостным воином, и, во-вторых, то, что этот воин совершает свои подвиги, разукрашенные безудержной фантазией многих поколений, во имя восстановления некоей высшей справедливости.

Так в непостижимом хаосе, обступившем нас при первом приближении к индуизму, начинают брезжить какие-то контуры системы.

Запомним же два урока, извлеченных нами из осмысления образа Кришны. Это поможет нам постепенно подойти к пониманию внутренней логики индуизма.

Итак, где-то над богом, выше его, существует во Вселенной великий закон справедливости, ради защиты которой бог появляется на Земле.

И еще – лики индусских богов лишь издалека напоминают неподвижно застывшие маски; стоит вглядеться попристальнее – и они начинают меняться, расплываться, двоиться, троиться, и вот уже что-то совсем новое, иное проступает сквозь знакомые, казалось бы, черты.

И помня эти два урока, постараемся еще раз, с самого начала, всмотреться в грандиозный мир индуизма.

Индуизм, как и сама Индия, при первом приближении производит, как уже говорилось, впечатление ошеломляющее. На неподготовленного пришельца из христианского мира обрушивается с пронзительным пением раковин, грохотом барабанов и мелодичным позвякиванием колокольчиков совершенно непонятный, чудовищный и прекрасный, огромный, как Вселенная, хаос инопланетной цивилизации. Под ярким расплавленным солнцем, на кирпично-красной земле разворачивается перед вами грандиозное действо, длящееся уже несколько тысяч лет – и обычный аэрофлотовский самолет, из которого вы только что вышли, представляется попеременно то машиной времени, то космическим кораблем, доставившим вас в совсем иное пространство, в незнакомое нам измерение.

Здесь сочетается несочетаемое. Храм как учебник сексуального наслаждения; шумный и многолюдный базар как арена жесточайшей аскезы; пляшущие многорукие боги со звериными мордами и люди, сидящие перед ними в глубокой тишине медитации, – и, как вершина всего, мутный многоводный Ганг, воду которого благоговейно пьют и грязные нищие, и европеизированные бизнесмены, не замечая того, что рядом кто-то ныряет, кто-то полощет мыльное белье, кто-то чистит зубы, не замечая и того, что воды эти с одинаковой вечной меланхоличностью несут на себе и алые лепестки принесенных в жертву цветов, и раздувшиеся до неузнаваемости холодные трупы животных.

И не обольщайтесь, если в грандиозном этом калейдоскопе вам удастся выхватить что-то знакомое, близкое, соотносимое с нашей традицией – не успели мы отыскать нечто понятное и объяснимое, как оно тут же превращается во что-то абсолютно другое, наполненное чужими глубинами и чуждой мощью. За внешней схожестью формы явственно проступают пугающие бездны принципиально иного содержания. Вот мелькнул среди божественных хоботов, рогов и оскалов скорбный материнский образ– не торопитесь отождествлять его или хотя бы сравнивать с трагически-светлым ликом Богородицы, ибо тут же на ваших глазах превращается он в черную кровавую маску великой богини Кали, в страшное лицо с высунутым и прокушенным языком, лицо богини, пляшущей на мертвом теле, богини, украшенной ожерельем из черепов. Едва присмотревшись, вычленили вы своеобразную индусскую триаду богов и усмотрели в них столь близкую христианской душе Троицу, как вдруг каждое из этих лиц начинает разъезжаться и множиться, черты их преображаются, функции перемешиваются, лукавый пастушок превращается в необъяснимо жестокого витязя, добро перестает быть добром, зло оказывается неоднозначным, и в конце концов мириады богов то сливаются в единый Космический Свет, то вновь разбегаются по причудливым телам и формам Отчаявшись наложить на индуизм свое четкое представление о том, что такое религия и какой она должна быть (представление, рожденное изучением христианства и ислама), оторопевшие от того, что практика ежеминутно отторгает их теории, европейские исследователи вот уже двести лет ломают копья в бессмысленных спорах. Одна религия индуизм или конгломерат нескольких? Религия ли индуизм вообще, или просто образ жизни? Безнравственен он или до краев переполнен этическими нормами? И главное – хаос ли перед нами, несводимый ни к каким моделям, или же, наоборот, стройная и внутренне логичная система?