Софья Толстая - Нина Никитина

Софья понимала, что забот у мужа полон рот, и она, как могла, все время его подбадривала, хвалила за то, что он догадался купить мебель из красного дерева для гостиной у бывшего хозяина дома, за то, что он с головой ушел в строительную эпопею, связанную с новой покупкой, и делал это с поразительной энергией, за двоих — и за себя, и за нее. Но, самое главное, она была ему благодарна за то, что они заметно сблизились за последнее время. Теперь их жизнь шла не врозь, а вместе. Софье нравилось, как муж горячо хлопотал о их доме: так скорее к нему привыкнет, думалось ей. Она была рада, что основные хозяйственные хлопоты взял на себя Лёвочка, а не она. Софья просила мужа лишь об одном, чтобы он не ослабел, не потерял свой рабочий запал и помогал ей и после окончания ремонта. Только так она сможет впредь не быть злой.

Теперь Софью смущали сроки ремонта, которые, как ей казалось, уж слишком затянулись из‑за того, что одна работа портила другую. Так, маляры истоптали паркет, который только что был настелен. А побелка потолков испортила не только полы, но и стены с обоями. Она понимала, что слишком торопится встретить новоселье. Еще осталось много нерешенных проблем. Муж нанял архитектора, от которого было мало толка, зато пропасть недоделок. Так, вид парадной лестницы получился плачевным, она была вся забита досками, в детской до сих пор не были переклеены обои, полы не просохли, а в передней они не были перетянуты сукном.

Конечно, Софья пришла в «злобный ужас», когда узнала о красивых лестничных перилах, но при этом таких, что ребенок мог легко пролезть между балясинами. Она тотчас же потребовала поменять эти балясины, ни в коей мере не оставлять их «редкими», иначе она не сможет быть спокойной, все время думая о том, что дети упадут. В противном случае она сама на глазах у архитектора заколотит ненавистные балясины досками и, таким образом, осрамит его. А архитектор тем временем просил у Льва Николаевича еще денег.

Лёвочка срочно послал слугу Сергея Арбузова за архитектором, чтобы тот прислал как можно больше паркетчиков. Хотел, чтобы работа продвинулась побыстрее и семья поскорее зажила в доме. Правда, он «робел» перед женой за дом, за неурядицы в нем, но так мечтал «поразить» ее своим благоустройством нового жилища, что был уверен, что к ее приезду здесь будет «тепло и сухо». Но Софью интересовали не только практические дела с «паркетами и клозетами». Гораздо больше ее волновало внутреннее состояние мужа, «настроение» его духа: что у него на душе, не «одеревенела» ли она совсем?

Тем временем ремонт и реконструкция дома были завершены. 8 октября 1882 года Софья с детьми отправились в свою московскую усадьбу, где их ждал Лёвочка, уставший, но довольный плодами своего труда. Она торопилась с поездкой, нервничала, волновалась. До Козловки добралась вместе с детьми на соседском «ковчеге», потом они вовремя пересели на поезд, а в Туле их уже поджидал князь Урусов с «пропастью» конфет и пряников. Так, очень хорошо, «без суеты и сверканья пяток» они добрались до Москвы, а потом и до своей «арнаутовки», встретившей их яркими огнями. Дальше — больше: «обед накрыт», на столе — вазы с фруктами. Муж все устроил здесь как нельзя лучше.

Лёвочка предложил осмотреть весь дом, сначала показал нижние комнаты: столовую, угловую, спальню, детскую, классную, комнату сыновей, комнаты Тани и Маши и еще три другие комнаты — переднюю, девичью и буфетную. Экскурсия сопровождалась бесконечным оханьем и аханьем «экскурсантов», которые восклицали: какой чудесный дом, нет никаких изъянов в нем! Слышался неудержимый animal spirits (дикий восторг. — Н. Н.). Затем все большое семейство дружно поднялось наверх, где сияла зала, в которой пожелала бы станцевать сама Анна Аркадьевна Каренина! Потом осмотрели большую и малую гостиные, кабинет папа, а также заглянули в комнату экономки и камердинера. Впечатление от дома у всех было великолепным — светло, просторно, все продумано до мелочей, все сделано с толком и с любовью.

Казалось бы, такие проблемы, как сходить на Сухаревку, чтобы купить дочери ширму, как накормить сына «Дрюшу» (Андрея. — Н. Н.), как переделать балясины, как преобразить старый фасад дома и сделать его «кремовым с зелеными ставнями», как добиться того, чтобы паркет был с черными жилками, то есть с шиком, чтобы печи хорошо топились, чтобы дворник справлялся со своей работой исправно, как купить пролетку со сбруей не за пятьсот, а за 400 рублей, как перевозить зеркала, «на руках» или на перевозочной карете и т. д., уже остались позади. Тем не менее что‑то еще надо было доделать, например подвалы, которые почти сопрели и завалились, а ведь они были так нужны для хранения запасов, привозимых из Ясной Поляны, — яблок и овощей, бочек с кислой капустой, с солеными огурцами, банок с вареньем, а еще было необходимо приготовить «сенник» для малыша Алеши, договориться с Суриковым об уроках для Тани и что‑то еще другое. Думая обо всем этом, Софья приходила к выводу, что «сгорает» уже не только она, а оба. Ее жизнь протекала теперь с ним вместе и не казалась ей больше «хаосом труда, суеты, отсутствия мысли, здоровья и времени». Теперь она каялась перед мужем и обещала больше не быть злой.

Жизнь потихоньку налаживалась, наступило будничное затишье, и все принялись за свои дела: кто‑то спешил на университетские занятия, кто‑то в Школу живописи, ваяния и зодчества, кто‑то подыскивал натурщика для этюдов, кто‑то сидел с младшими детьми, кто‑то капризничал, кто‑то ленился, а кто- то взялся за изучение древнееврейского языка. Софья не скрывала своего неудовольствия по поводу очередного мужниного увлечения, видела в этом пустую трату времени и сил. А Лёвочка между тем с наслаждением исполнял все рекомендации раввина Соломона Минора. Правда, порой вносил свои корректировки, например, читал только то, что было ему интересно, а остальное пропускал, а когда дошел до Исайи, до его мысли, что «мир движим только любовью», обучение вдруг резко прекратил. Только полчаса, как заметила Софья, Лёвочка тратил на учебу, а остальное время проводил в дискуссиях с «очень хорошим», как он говорил, Минором. Понял ли муж, занимаясь с раввином, преимущества своей городской жизни, подумал ли о том, что в Ясной Поляне это вряд ли было бы возможно? Сама она, конечно, была рада за него, что он находился в таком бодром состоянии духа. Однако его головные боли она объясняла тем, что он слишком переусердствовал в изучении древнееврейского языка. Но не все же время ему заниматься «паркетами и клозетами»!

Однажды в столовой Софья пила кофе вместе с мужем и почтенным раввином, и тот сказал: «А я не знал, что вы женаты уже второй раз». Лёвочка ответил ему, что женат в первый и в последний раз. Неужели графиня — мать этих детей? Он указал на Сергея и Таню. Софья уже давно подметила, что муж не любил разговоров о ее моложавости. Вскоре он забросил изучение древнееврейского языка, нашел это занятие малоинтересным, не то что изучение древнегреческого.

Муж теперь стал «спокойнее и добрее», писал о христианстве, правда, был нервный, его здоровье было не в лучшей поре. Тем не менее он с удовольствием играл в винт. Супруги были «очень дружны», позволив себе лишь один раз «поспорить». Жена мечтала о том, чтобы так продолжалось как можно дольше и чтобы муж писал в прежнем духе. Их двадцатилетняя совместная супружеская жизнь была похожа на полноводную реку, на глади которой возникали следы — узоры хороших и плохих дел. Задача семьи заключалась как раз в том, чтобы оставить как можно больше хороших узоров — следов.