Родословная до седьмого полена - Дарья Донцова

Я остановилась.

— Ну и как все это сложить вместе? Вы что-нибудь понимаете? Лично я нет. Зачем жене Вадима готовить книгу, в которой столь нелицеприятно говорится о Зинаиде Семеновне?

— Да уж, — согласился Кузя, — Карелия проехалась по матери Сони танком, сообщила о той много разного, опустилась до описания бытовых вещей. Например, поломойка повествует, как Зинаида вечером залезала в кровать и ела сосиски с томатным соусом в сопровождении жареной картошки. Вилкой не пользовалась, хватала еду руками, потом вытирала их о пододеяльник, о свою одежду.

— Пасквиль называется «Мой сын мертвый убийца», — напомнила я, — издатели хотят привлечь максимум покупателей, поэтому придумали такое эпатажное название. Карелия должна была сообщить подноготную сына. При чем тут сосиски, которые обожала избранница сына?

Кузя начал ходить по комнате.

— Родителям Зинаиды, их быту, описанию квартиры с обстановкой посвящена большая часть текста. Каждая глава оканчивается воплем автора: «И эту бабу он взял в жены, отрекшись от матери?»

— С Карелией понятно, — отмахнулась я, — в ней кипели обида и злость на сына. Но Юлия! Кто ей бывшая домработница Нечеткиных? Совершенно чужой человек. А вот Зинаида почти свекровь, старшая Нечеткина прекрасно относится к Вадиму, несмотря на отсутствие общей крови, считает его своим племянником. Со стороны Миловановой очень глупо ссориться с Зиной и публиковать книгу, в которой даму по всем кочкам прокатили.

— Опус вышел уже после развода пары, — уточнил Сеня. — Вибров прожил с женой совсем мало времени, потом Юлия подала на развод, и вскоре на прилавках появилась книга.

Кузя сел к компьютерам.

— У меня тоже непонятка. В магазинах косой коси воспоминания селебрити. Но все авторы узнаваемые люди, они из телевизора не вылезают. Или кто-то об умерших великих рассказывает. Есть биографии преступников, но опять же тех, кто на виду и на слуху, вроде наемного киллера, который ухитрился из Бутырского изолятора сбежать. О нем все газеты строчили, «Крот» мигом книжонку выпустил. Но кому нужен Тимофей Полканов? Банкир братков… Мелочовка. А уж про его мамашу даже «Желтуха» не слышала. И в опусе Карелии нет ничего интересного о криминальном мире, она не раскрыла тайны главарей ОПГ, она вообще ничего о делах сына не ведала. Броское название книги не соответствует ее тусклому содержанию. Тираж напечатали скромный, биография Тимофея Полканова никого не интересовала, ее не покупали. Потом кто-то приобрел тысячу экземпляров. Непонятно, зачем они человеку понадобились в таком количестве. Может, дарил кому. Думаю, воспоминания, написанные якобы Карелией, — это месть. Но не домработницы, а Юлии. Что-то она с Зинаидой не поделила и воспользовалась тем, что является дочкой издателя, выпустила пасквиль.

— Сообщать всем про грязный халат и про привычку хозяйки лопать ночью руками сосиски с кетчупом низко, — поморщилась я. — Если работаешь в доме, то тебе доверяют. Конечно, в какой-то момент становишься свидетелем семейной ссоры или узнаешь…

— Карелия приходила не каждый день, ее вызывали в помощь постоянной прислуге, — остановил меня Сеня.

— Действительно, — протянула я, — Полканова появлялась раз в неделю, ночевать не оставалась. И откуда тогда она знала про сосиски? В то время, когда Зинаида укладывалась в постель, Карелии уже не было в квартире. У Юлии Миловановой имелся еще один информатор, но он пожелал остаться неизвестным, спрятался за спину поломойки. Редактор совершенно точно знает его имя. Надо с Миловановой поговорить. А еще лучше поболтать с Карелией. Кузя, дай мне ее адрес и телефон, прямо завтра к тетушке отправлюсь.

— Не получится, — сообщил Собачкин, — Полканова умерла вскоре после выхода книги. Легла спать и не проснулась. Тело через несколько дней в квартире обнаружили — соседи пожаловались на запах.

— Милованова, надеюсь, жива? — уточнила я. — Сколько ей лет?

— Она ровесница Сони и Кати, — объяснил Кузя, — с ней полный порядок. Попробуй пообщаться с Юлей, может, она тебе правду выложит. Лично мне пока ничего не понятно. Вдруг Юля объяснит, из каких таких соображений ее бывший супруг решил зомби стать.

Не успела я войти домой, как в прихожую выбежала Маша и заговорщицки прошептала:

— Только ничего не говори.

— Никогда? — испугалась я. — Тебя теперь тошнит от звука голоса?

— Нет, — захихикала Манюня, — только от запаха. Фу! Чем ты надушилась?

— Брызнула на себя утром парфюмом «Lunex», — ответила я, — всего один пшик сделала. Тебе этот аромат всегда нравился. Ты же меня сама в бутик, где им торгуют, в Париже привела.

Маруся зажала рот рукой и унеслась, на смену ей явился Юра.

— Даша! Только ничего не говори.

Я попятилась.

— Что случилось? Это тебе плохо от моих речей? Машуню выворачивает только от того, как я пахну.

— Юра! — донесся из глубины дома голос Манюни. — Иди сюда!

Муж ринулся на ее зов. Я в глубоком недоумении пошла в гостиную. Что происходит? Маруся всегда подсмеивается над моей привычкой лопать в кровати шоколадки. Дегтярев не преминет укорить меня в поглощении детективов. Хучик начинает выть, падает на бок, корчится, а потом прикидывается мертвым всякий раз, когда хозяйка самозабвенно распевает в ванной свои любимые песни. Надо отдать должное домочадцам, они меня воспитали. Шоколад я теперь ем, тщательно заперев дверь в спальню и натянув на голову одеяло, криминальные романы при виде полковника живо прячу, а когда собираюсь принять душ, выгоняю Хуча на первый этаж и пускаю воду во всю мощь, чтобы пес не слышал мои вокализы. Но к моей манере беседовать пока претензий не было.

— Дарья, — зашептали сбоку, — соблаговолите остановиться.

Я притормозила и увидела в коридоре Женю. Рукой, затянутой в белую перчатку, Коробко протягивал мне нечто, похожее на полотенце, сшитое из гипюровой ткани.

— Что это? — спросила я.

— Я служил недолго у барона фон Гауса, — зашептал Женя, — у него была жена. Прекрасная дама. Само очарование и безукоризненное воспитание. У них с мужем родилось одиннадцать детей, соответственно было столько же нянь и шоферов для юной поросли. Амалия Генриховна сама вела хозяйство.

— Как она с ума не сошла? — пожалела я незнакомую женщину.

— Безукоризненное воспитание, — повторил Коробко, — оно сдерживает. Начав работать в доме фон Гауса, я заметил, что раз двадцать в день госпожа Амалия вынимает вот такой… — Женя потряс передо мной куском ткани, — …носовой платок. У баронессы их в шкафу большие стопки хранились. Все восхитительного качества. Из крюшонского гипюра. Вы, конечно, по достоинству сейчас оцените сей аксессуар. Крюшонский гипюр! Понимаете?

Не знаю, по какой причине Коробко считает меня аристократкой, которая разбирается во всяких тонкостях. Крюшонский гипюр? О да, естественно, я знаю о нем: это ткань, которую выстирали в крюшоне.