Чахотка. Другая история немецкого общества - Ульрике Мозер

Вместо бань и чистоты пользовались благовониями и сильными парфюмерными средствами, которые должны были очищать воздух жилищ и городов от миазмов — дурных болезнетворных запахов и испарений.

Только во второй половине XVIII века изменились представления о стыде и чистоплотности, восприятие запахов и отношение к ним. То, чего раньше почти не замечали, казалось теперь невыносимым. Чистота стала потребностью, хотя под чистотой всё еще подразумевалась не личная телесная гигиена, но уборка общественных помещений. В эпоху индустриализации это стало особенно значимым.

Города оказались не готовы к резкому приросту населения: не было возможности обеспечить всех продуктами питания, водой и жильем, не работала в должном объеме утилизация отходов и канализация.

Питьевую воду брали в колодцах или тянули водопровод из ближайшего водоема[492]. Качество воды было скверное и становилось только хуже. До второй половины XIX века отходы и нечистоты сливались в канавы, уличные водостоки, ямы, реки, озера или рвы, так что их смывало дождем, они просачивались в почву. Иногда мусор и нечистоты просто сваливались в кучи на улице. Берлин считался одной из самых зловонных столиц Европы. Берлинцев можно было узнать по характерному дурному запаху одежды, как утверждал британский гигиенист Эдвин Чедвик[493].

Для очистки растущих немецких городов между 1850 и 1875 годами были введены новые правила «жизнеобеспечения», или «общественного здравоохранения»[494]. Речь шла о том, чтобы «оздоровить», санировать «больные» кварталы[495]. Для этого была необходима инфраструктура. Зловонные и опасные скотобойни, отстойники и кладбища вынесли за черту города, заново спланировали и проложили очистительные сооружения, канализацию, уличные водостоки. Важнее всего было наладить отведение сточных вод и снабжение населения питьевой водой — таким образом старались уменьшить вонь и заразу в городах.

Поводом для проведения гигиенических мер стали постоянные эпидемии холеры[496]. Между 1816 и 1830 годами холера свирепствовала в Азии, в 1830 году она добралась до России, год спустя через Гамбург попала в Европу. Пик эпидемий пришелся на 1848–1850 и 1866–1867 годы. После этого зараза пошла на спад. В Европе до тех пор с ней были не знакомы, и медики беспомощно наблюдали за ее развитием. Больные мучились непрекращающимися рвотой и поносом, двое из трех заболевших умирали в короткое время, независимо от медицинской помощи[497]. В Берлине эпидемия 1831 года унесла почти 1500 человек, среди них был и Георг Вильгельм Фридрих Гегель[498]. Возбудителем и переносчиком холеры по-прежнему считались испарения грязной почвы, а не заболевший человек.

В 1850‐е годы, на 20 лет позже, чем в Англии, в некоторых крупных городах Германии стали строить канализацию — в Гамбурге, Берлине, Мюнхене и Франкфурте-на-Майне. Другие города ждали своей очереди до 1880‐х годов. В Берлине в 1885–1886 годах почти 90 % всех кварталов имели современную канализацию[499]. В Гамбурге водонапорные станции всё еще качали нефильтрованную воду из Эльбы в городской водопровод[500].

Инженеры, управленцы, архитекторы, врачи понемногу стали брать на себя ответственность за гигиеническое состояние городов. Здоровье в конце XIX века стало делом общественным, и личная гигиена плелась за общественной вслед. Даже в среде богатых буржуа понадобилось время для того, чтобы ежедневные гигиенические процедуры стали таким же обычным делом, как уборка комнат[501]. Лишь когда квартиры были оснащены проточным водопроводом, личная гигиена и чистота тела стали частью повседневности. К 1900 году водопровод стал доступен половине населения Германии[502]. В 1895 году в Мюнхене насчитывалось всего 3403 ванных комнаты, в 1900 году их было уже 10 965[503]. В Пруссии до 60 % населения в то же время еще пользовались водой из колодцев, цистерн и рек[504].

Очистка городов, почвы, воды и воздуха означали переход к чистому образу жизни — и в гигиеническом, и в моральном смысле. Экономический рост потребовал новой гигиены и другого отношения к здоровью как к капиталу, который может быть приумножен при разумном обращении. Личное здоровье — основа здоровья общества, а значит — почти гражданский долг.

Здоровое тело больше не являлось божественным даром, но продуктом умеренности, дисциплины, прилежания, заботы о самом себе, разумности и добродетели, то есть определенного образа жизни. Чистота и здоровье, объединившись, связывались отныне с разумом, дееспособностью и продуктивностью[505]. Моральное поведение отражалось на физическом здоровье. Кто ведет «разумный образ жизни», здоров и живет долго. Кто нарушает такой образ жизни, обречен болеть и рано умереть[506].