Вечная жизнь Лизы К. - Марина Вишневецкая

Лиза ответила: нет, это самооправдание сластолюбца, косвенно адресованное суду присяжных, и главный мой довод (в пользу гения и гениталий): автор придумал побег Лолиты к уже запредельно отстойному педофилу – для чего? для того чтобы на его фоне Гумберт Гумберт показался читателю душкой!

Кан и на это не промолчал: в Лолите жила червоточина, она не была обычным ребенком, ее влек извращенец, а она влекла Гумберта – бездна взывала к бездне, одержимость к одержимости, потому что любовь и есть одержимость недостижимым, прыжок за предел, в беспредел… попробуй-ка, детка, приветка-креветка, отыскать для этого метафору очевидней, чем это сделал Владимир Владимир.

Написала: я не креветка! и да, Юлий Юлий, спасибо за содержательный разговор.

Хотела добавить: и все же – Крым наш? Но потом решила, что и сказанного достаточно. А про Крым все равно ведь не получалось договориться никому и ни с кем.

Семнадцатого марта свекровь позвонила Сане на первую пару, что было между ними исключено, у Сани упало сердце, а Алевтина, едва не рыдая: сыночка! мы взяли Севастополь! И фоном – усмешливый шепот Феликса: Jawohl mein führer! Drang nach Westen![2]

Престарелый Санин сокурсник (за сороковник) написал в своем блоге: слава Великороссии! А Гаянешка – казалось бы, где Бабаева-Сантурян, а где Крым? – капслоком: Украина как государство не состоялась, я всегда это знала!!! Не велика беда! Велика Россия, она примет ее в свои братские объятия!!!

Ерохина же, как обычно, разрывало на части. Одной рукой он писал посты о недоисследованности туристско-рекреационного потенциала присоединенного полуострова. Другой рукой, в том же апреле (украинцы только-только объявили АТО): если завтра война, если завтра в поход, записываюсь в пацифисты – по ту сторону линии фронта будут три моих шурина. Его Алёнка была родом из Запорожья, и ее семья до сих пор жила там. Брусничная отозвалась первой: сагитируй их за нас. Ерохин: я уважаю их чувство родины. Брусничная: наша родина – СССР. Бабаева-Сантурян: шурины зря тупят, объясни им, пока не поздно, победа по-любому будет за нами!

И только Саня, надо отдать ему должное, поначалу от споров, как мог, уклонялся и запойно, учебе и дому в ущерб, читал все подряд, начиная с истории Судетского кризиса и последнего раздела Польши. Даже родители, звонившие, чтобы посмотреть на Марусю, через минуту устраивали дебаты – о том, например, что считать приоритетом: волеизъявление народа или принцип территориальной государственной целостности. Мама с незнакомой, опереточной взвинченностью требовала уважать волю крымчан, а папа, тоже взахлеб, перечислял пять критериев самоопределения, понимаешь ли, Ришенька, пять, и волеизъявление народа – только один из них. После чего заслонялся книжицей в истертой мягкой обложке – у него падало зрение, и он читал теперь, чуть не впритык поднеся текст к лицу:

– Призывы к отделению, исходящие из Крыма, мотивированы в основном экономическими причинами… Это пишет Галина Васильевна Старовойтова, все провидчески описавшая за семнадцать лет до беды: права русскоязычного большинства в Крыму не нарушаются украинскими властями… и оптимальным решением было бы определение автономного статуса Крыма в составе Украины.

Книга была еще на лице у отца, а мама уже картинно смеялась:

– Как ты сказал – до беды? Скажи уж как Фирс: до несчастья. Нет, дружочек, до воли!

И каждый искал союзника в Лизе: папа, от напряжения щурясь, мама, непроизвольно стискивая и размыкая губы в яркой помаде – неужели накрашенные специально для разговора с ней? А у Лизы только и было заботы, что удержать на руках Марусю, и, если детка не рыдала от невозможности вырваться, через минуту она пускалась в рев от колких бабулиных интонаций. На что бабуля, без союзников жить не умевшая, как бы с нежностью ворковала: не плачь, мое солнышко, твоего дедулю не переупрямить, а Крым и без его позволения вернулся домой!

На расстоянии Лиза испытывала к родителям приступы острой нежности. В скайпе они так быстро старели. И рука незаметно тянулась к мышке и фоткала их – если мерещилось, что хороший кадр. Или если в кадре появлялся Викешка, чтобы в ту же секунду смазать его стремительным исчезновением.

Кан всю весну и пол-лета делал вид, что его волнуют только антропологические древности. Но в середине июля вдруг показалось: пробило и Кана. На прямое высказывание Юлий Юльевич не решился, а все-таки из-под строк прорывалось, как он устал от войны всех против всех. Пост, называвшийся «Как и мы. Тайна браслета из Денисовой пещеры», начинался с рассказа о международном движении «Проект Гоминиды» (Great Ape Project), ставившем своей целью гарантировать человекообразным обезьянам основные права на жизнь и свободу, то есть как минимум вывести их из-под юрисдикции цирков и медицинских лабораторий. «Вы регулярно спрашиваете меня о возможности клонирования ископаемых гоминид, – писал Кан под снимком громоздкой, как шкаф, Коко, бережно державшей в руках котенка. – В ответ я хочу спросить вас: сможет ли современное человечество гарантировать право на жизнь и свободу воскрешенным денисовцам и неандертальцам? В чем-то схожим с Коко, но в главном – со мной, с вами – с нами!»

Ненаучная нежность брезжила в каждой фразе, так что сомнений практически не оставалось: он пишет, как и Ерохин, о собственных шуринах. И было чудесно… и странно думать: а вот же, мои мужички меня не подвели.

Полупрозрачный зеленоватый браслет, запощенный тут же, без всякой отбивки, оказался величайшим из артефактов древней истории, созданным более сорока тысяч лет назад из такого хрупкого камня, как хлоритолит. До этой находки считалось, что подобные технологии изготовления ювелирных изделий появились на двадцать тысяч лет позже – это лаг в тысячу поколений (!). Мы не можем сегодня детально восстановить внешность денисовца, слишком скудны имеющиеся в распоряжении антропологов фрагменты. А все же его отсеквенированный геном позволяет предположить, что был он, скорее всего, темнокож, наверно, темноволос, с большой вероятностью – кареглаз. И в чем у нас не должно быть сомнений: гоминид, способный создать подобное чудо, не только ел, дышал и совокуплялся, – он смотрел, как и мы, на звезды, утягивавшие его взгляд в бесконечность, знал, как и мы, что смертен и что любим… или смертен и нелюбим – и корпел над этим браслетом в надежде нелюбовь и смерть одолеть… А одолел наши представления о дискретности человечества. Взгляните еще раз на этот браслет: я прав, одолел?

Браслет был не просто изыскан, он был актуален – на руку хоть сейчас, – как это нередко бывает с истинно древним и в лучшем смысле наивным. И даже въедливый канский рефрен «я прав?» показался на месте. А иначе как и было войти в ватный мозг? В том, что это было частью авторского посыла, Лиза сначала не сомневалась. Но поскольку прямого высказывания так и не дождалась, а счет погибших на юго-востоке уже шел на тысячи, написала ему в комментариях задиристо и анонимно (своего аккаунта в Живом журнале у Лизы не было), но при желании ее можно было узнать: «Ваши гоминиды, оседлавшие боковые ветки, всегда такие няши. Означает ли это, что всем худшим в себе мы обязаны хомо сапиенсам? Я имею в виду и нынешню-ю братоубийственную-ю войну?!» Однако на коммент немедленно набежали тролли с воплями: укрофашисты тебе братья! И Кан сквозь их полчища пробиться не смог.