На острие победы - Сергей Коротков

– Ты предлагаешь взорвать их? Но у меня, кроме «фаустпатрона» и двух зарядов, нет ничего лучшего. А вызывать зенитное орудие из расположения литерного – это не лучшая мысль. Штурмбаннфюрер Гринберг не одобрит таких действий.

– Дитрих, какое орудие?! Нужно… – офицер ойкнул от очередной очереди с окна мельницы и тяжелых пуль, ударивших по обшивке броневика… – нужно спалить эту чертову мельницу вместе с засевшими парашютистами.

– Ты с ума сошел, Манфред! Ты прекрасно знаешь положения инструкции по демаскировке литерного и укрепрайона вообще. Заполыхает так, что видно будет в Москве. А еще в Берлине. Фюрер нас за такие выходки в секретной зоне повесит на Бранденбургских воротах, предварительно расстреляв. Нужно выкурить этих свиней из здания… Может, химией или запалить резину? Найдем пару-другую покрышек, выманим их из берлоги. Как думаешь?

Снова стрельба, близкий взрыв. Офицеры пригнулись.

– Унтер Клюге, – гауптшарфюрер крикнул ближайшему солдату с автоматом в руках, прячущемуся за открытой дверцей транспорта, – не давайте им высовываться, держите станковыми пулеметами на прицеле все окна и амбразуры. Они даже гранаты умудряются кидать!

– Темно, герр офицер! Их не видно, а нас хорошо. Луна периодически подсвечивает нас, да и фары светят. Хотя почти все выбиты русскими.

– Разрешаю одиночный выстрел «фаустпатрона» по наиболее вероятному месту нахождения противника. И станковыми проштопайте весь деревянный верх этой чертовой мельницы.

– Слушаюсь.

– Давай попробуем дымовыми шашками и пару покрышек у входа, – согласился второй офицер, – только с учетом ветра. У меня всего пара шашек, у тебя как?

– Так же. Ты же знаешь, нам, патрулям, выдают стандартные комплекты.

– Значит, итого четыре выстрела «фаустпатрона», четыре шашки, два станковых, две бронемашины, шесть мотосредств и полторы сотни солдат. Было бы стыдно и позорно не взять русских диверсантов такими силами! Время уходит, литерный в трех километрах от нас, опасно держать бой вблизи объекта.

– Согласен. Что предпримем?

– Разворачивай свою машину передком к мельнице, я свою выставлю вон с той стороны, мотоциклы со светом фар и пулеметами между бронемашинами. Отвлекаем огнем, пусть пара-тройка твоих солдат подберется с другой стороны к зданию, ветер, кажется, оттуда… И запалят покрышки. Шашки забросать нужно на второй этаж. Затем под прикрытием бронемашин пойдем вплотную, пробьем те ворота и дверь… видишь? Возле мукомолки. Ударим с гранатометов и запустим штурмовую группу внутрь.

– Хорошо, Манфред, всегда считал тебя опытным воином!

– Так я успел неплохо повоевать во Франции и Бельгии, дорогой мой Дитрих. Есть кое-какой опыт.

– А если они сверху закидают машины гранатами?

– Ты думаешь, их у них бесконечное множество? Выдохлись уже, это же видно. Давай не будем затягивать процесс. Помогу тебе, так уж и быть, коллега-смежник!

– Благодарю, Манфред. За мной станется.

– На выход.

– Удачной охоты, дружище!

– И тебе, дорогой.

– Клюге, ко мне…

* * *

– Командир, я на восточную сторону… Там какие-то терки, смотрю, намечаются.

– Давай, старшина. Я тут пока поупражняюсь. Береги патроны… и себя. Ты мне еще нужен, Васюков. Ох, как нужен, братишка!

– Взаимно, лейтенант. Живы будем – не помрем! Все… Убег.

Неупокоев дождался, когда боец скроется из виду за лабиринтом лестниц, переходов, сложенных мешков и прочей мельничной атрибутики, потом скривился от боли и застонал, перестав сдерживаться при подчиненном. Он убрал с левого бока руку, поднес к лицу. Липкая теплая кровь на ладони показалась малиновым киселем, в который он залезал маленьким мальчиком в деревне у бабушки, отчего невольно высунулся язык, чтобы лизнуть пальцы. Затылок ныл, налившись свинцом, в глазах плыли круги, какая-то игла застряла в теле, невыносимо укалывая бок. Схлопотал пулю буквально пять минут назад, а крови уже море вытекло.

– Точно, старшина, живы будем – не умрем! Повоюем еще… – Лейтенант зубами разорвал ИП, сунул сверток бинта в рану, ремень ослабил и снова затянул его, но уже выше, зажав затычку.

Рядом доски прошили крупнокалиберные пули станкового пулемета, грозя зацепить и защитника. Неупокоев пополз по стапелям внутренней системы ходов мельницы в сторону, волоча «МГ-42» с последней лентой. На той стороне башни трещал ППШ Васюкова, посылая во врага короткие очереди. За старшину лейтенант не волновался – опытный разведчик умел беречь патроны и при этом метко бить противника, выжидая наиболее удобные моменты. Знал, как часто нужно менять позиции, маскироваться, находить лазейки, казалось бы, в безнадежных ситуациях. Да и сам лейтенант, будучи почти самым молодым в группе, хоть и имел достаточный опыт, но командовал подразделением недавно.

– Командир, они, кажись, с тыла заходят, жечь вроде собираются, – раздался голос Васюкова, – я займусь ими, ты прикрой западную часть, там гранатометчики замаячили. Слышишь, командир?

– Да, – вяло отозвался Неупокоев, пытаясь облизнуть сухим языком слипшиеся губы, – попробую.

Он через силу заставил себя подняться и стал поглядывать во фрамугу, рама которой оказалась разбита пулями гитлеровцев. Щепки торчали во все стороны, осколки стекла хрустели под сапогами. Ствол пулемета лег на деревяшки и начал выцеливать противника. Вот один из мотоциклов открыл огонь наугад по окнам мельницы, фарой подсвечивая мишени, в это время из-за него показался фашист с трубой на плече и большим несуразным блином на конце. Лейтенант с трудом задержал дыхание, сгорбился, уткнув приклад в плечо, и дал сначала короткую, потом, чуть поведя стволом, и длинную очередь. Гранатометчика, не успевшего выстрелить из «фаустпатрона», отшвырнуло назад, а рядом замолчал пулеметчик, свет мотоцикла пропал. Неупокоев сразу отпрянул и быстро заковылял назад, пятясь как рак. Это принесло новую волну боли в колене и боку, но спасло жизнь – пули начали буравить стену там, где он только что стоял.

– Живо реагируют, сволочи! Менять позиции… Чаще менять позиции, – прошептал лейтенант и заорал громче, чтобы услышал Васюков, постреливающий на южной стороне башни, – старшина-а, меняй лежки, чаще… чаще меняй.

Автомат старшины залился длинным треском после брошенной гранаты. Потом раздался его восторженный голос вперемешку с матерной руганью, означающей попадание и успешное отбитие атаки. Неупокоев зажмурился, борясь с радужными волнами в глазах, которые мешали не только прицеливаться и метко стрелять, но и видеть убранство мельницы. Головокружение достигло апогея, тело разведчика готово было рухнуть через перила полатей, будто ласковые объятия неведомой волшебницы тянули его к себе и вниз. Из прострации Неупокоева вывел крик старшины:

– Командир, ты чего? Ранен? Ты че, лейтенант? Ты это… держись. Я щас.

В кирпичную кладку первого этажа мельницы ткнулся бронетранспортер, норовя пробить двери. Башня вздрогнула и заскрежетала, но бояться за ее падение и развал не стоило – немцы все делали добротно при строительстве зданий. Васюков выдернул колпачок со шнурком из немецкой «колотушки» и сбросил вниз наружу. Взрыв раздался через четыре секунды, крики и стоны гитлеровцев означали меткое попадание гранаты в цель.