Авдотья и Пифагор - Ребекка Уинтерз

– Хорошо, — ответила она.

Пиф так боялся опоздать, что приехал намного раньше условленного времени. Пришлось неспешно сделать еще кружок километров в десять, потому как остановиться напротив ворот с охраной и тупо стоять было худшим вариантом. Даже если б он подъехал на «Лексусе», а не на странно выглядевшей в рублевских реалиях белой вазовской «четверке».

Путешественников в салоне автомобиля было пока трое: сам Пиф, Вовчик Богданов, живой смышленый мальчишка лет семи, и бабуля, которая все-таки решилась уехать с внуком на, как она говорила, необитаемый остров. Пиф поправлял, объясняя, что на острове обитают более пятнадцати тысяч человек и что там есть Интернет и спутниковое телевидение. Но бабуле почему-то было приятнее воспринимать Нандао глазами Робинзона. Романтичнее, наверное.

Вообще, с бабулей получилось неожиданно классно.

Лия Александровна Мазур, получив в свое время добротное филологическое образование, всю жизнь отработала на одном и том же месте корректором, младшим редактором и редактором в издательстве «Наука». Сейчас это была дама старшего пенсионного возраста, однако по-прежнему стройная и подчеркнуто аккуратная. Интересно, что отказ от косметики никак ее не старил, а изысканная белоснежная седина словно подсвечивала врожденное благородство этой женщины.

Когда кто-то употреблял слово «интеллигенция», Пиф автоматически представлял себе свою бабушку и двух ее подруг. И дело не только в блестящем знании родного языка, а также еще пары неродных, но прежде всего в особом состоянии ума и духа этих людей.

Например, они совершенно по-особому относились к книгам. Их нельзя было ронять или тем более бросать — только бережно перелистывать во время чтения, а потом точно и аккуратно ставить на место. Зато совершенно не возбранялось ласково погладить хорошую книгу по обложке. Ведь у нее наверняка есть душа!

А еще все вокруг этих женщин было красиво, независимо от доходов: красиво одевались, красиво двигались, красиво, на настоящем русском, говорили.

По постоянной бедности бабуля раньше сама варила варенье, но никогда не подавала его на стол в банке. Брюки Пифу тоже в детстве шила собственноручно, но всегда совершенно профессионально и модные.

Три подружки — бабуля, Вава, то есть Валентина Васильевна, и Евгения Леонидовна — частенько собирались у них дома: муж Вавы, профессор истории, все время что-то писал и не одобрял сборищ, а Евгения Леонидовна так до старости лет не обзавелась собственным жильем. Пифу нравились их посиделки, хотя, казалось бы, какая духовная связь может быть между мальчишкой и тремя очень взрослыми филологинями? Но, во-первых, их разговоры всегда были интересны — обсуждали прочитанные книги, просмотренные фильмы, а также соответствие слов и поступков публичных людей довольно жестким правилам, принятым в этой компании (но никогда не обсуждалась частная жизнь публичных людей). А во-вторых, веяло от этих старух утонченностью и благородством, ничего общего не имеющими с нынешними светскостью и гламуром. Несмотря на малые возможности и физическую хрупкость, они всегда готовы были помочь страждущим и сказать подлецу в лицо, что он подлец.

В политике подруги были скорее либералки, хотя не крайние — на баррикады никогда не стремились и детей старались не пускать. Но письма в защиту обиженных подписывали частенько — жестокость и несправедливость власти их напрягали.

В общем, с ними мир казался мальчику Диме правильным и незыблемым — наконец смог сформулировать свои ощущения Пиф.

Да и сейчас подружки бабули оказали им неоценимую услугу — взяли к себе двух псов Пифа, в свое время им лично исцеленных. Эта гуманитарная проблема, не решись она столь легко и изящно, отняла бы немало нервов и времени у Лии Александровна и Пифа. Кроме того, Валентина Васильевна и Евгения Леонидовна здорово поддержали бабулю, пообещав (а они всегда выполняли обещания) в первый же более прохладный период навестить старую подругу на острове. Понятно, что в двадцать первом веке это не то что в восемнадцатом, однако для восьмидесятилетних женщин подобное путешествие было поступком, а для покидавшей привычную жизнь Лии Александровны — серьезной моральной поддержкой.

Впрочем, все круизные корабли и туристские автобусы западных стран полны-полнехоньки восьмидесятилетними путешественниками, бывают и постарше. Но старики на Западе давно привыкли, что жизнь на пенсии — это заслуженный отдых, а не мучительное доживание.

Готовясь к отъезду, а правильнее, к побегу, Пиф много чего обсуждал с бабулей. Одну из историй из жизни бабушки внук раньше никогда не слышал. Возможно, и не услышал бы, если б она не была связана с его первоначальной идей сбежать с бабушкой и Дуняшей в Израиль. Сама эта идея появилась после рассказа.

Разумеется, о своей национальности бабуля знала всегда, но не придавала ей особого значения. В детстве ее не научили ничему — ни языку, ни традициям: отец, прадед Пифа, был военным конструктором, одним из первых российских ракетчиков, работал с 1931 года в ГИРДе, потом, до самого ареста, в РНИИ. Мама — робкая женщина из тихого местечка, очень красивая и очень ласковая. Пожалуй, колыбельные на идише были единственным национально окрашенным воспоминанием бабулиного детства.

Маме ужасно не нравилась шумная московская жизнь, но выбора не было — идея расстаться с любимым мужем даже в голову не могла прийти. Хотя расстаться пришлось.

Жили они неплохо: отец уже прилично получал и за ученую степень, и за погоны (впрочем, тогда еще были петлицы), наркомат вооружений предоставил отличную квартиру в доме на Смоленской площади.

Все кончилось в тридцать седьмом. Точнее, началось: среди технической интеллигенции по всей стране начались аресты.

Нет, неправильно, конечно. Аресты начались не только среди технической интеллигенции, и уж точно не в 1937 году — массами расстреливали людей и в двадцатые. Массами, но все-таки не так истерично и поголовно, как при Ягоде и Ежове, когда их великий вождь и заказчик Сталин (во всех смыслах заказчик: он сначала им заказывал, а потом заказал их) завершал свою трансформацию в императора гигантской державы.

Ракетчиков тоже сажали активно. Чего уж говорить, если сам Королев сидел, лишь чудом оставшись в живых. Отец же бабули сгинул бесследно, она до сих пор пытается найти его следы в открывшихся архивах.

Маму арестовали через полтора года, в тридцать девятом, как ЧСИРа — члена семьи изменника Родины. Ничего не понимавшую женщину отправили в Караганду, как выяснилось, на долгих одиннадцать лет. Ей даже не дали попрощаться с дочерью — Лия была в школе. Мама потом говорила бабуле, что самым ужасным в ее положении оказались полное неведение относительно судьбы дочки и невозможность ей хоть как-то помочь.

Некоторое время Лия жила в пустой квартире одна. Бабуля никогда не рассказывала Пифу, что чувствовала в те дни девятилетняя девочка.

Потом появилась Дарья и чуть не силой увезла ее в свою деревню, предварительно порвав девочкину метрику. Обрывки Дарья сожгла в металлическом противне вместе с еще несколькими документами, после чего тщательно перемешала пепел.