Сотник. Позиционные игры - Ирина Град

От первой стрелы Яшка ушел вбок: сделал два приставных шага в сторону и тут же – один назад, уворачиваясь от второго выстрела, но опытный лучник скорректировал прицел на его движение и все-таки задел стрелой плечо. Два болта, прилетевшие из-за реки в ответ на этот залп, не промазали. Один из выстрелов вообще получился мастерским – болт вошел в переносицу, превратив затылок первого лучника в кровавое месиво. Второму тоже не слишком повезло – удар в корпус завалил всадника на круп коня. Он захрипел и вскоре затих, безвольно свесившись с седла.

Чем бы все кончилось – неведомо: у троих оставшихся мечников против трех самострелов Федьки и близнецов шансов не осталось, но из ворот им на подмогу уже ломились ещё пятеро Алексеевых воев. Вот у них-то на пути и встал с мечом в руке разъяренный до полной невменяемости Фаддей Чума.

– А ну, стоять, редька едкая! – рявкнул он, оскалясь в сторону пришлых, и добавил уже для мальчишек: – Не стрелять, обалдуи! Руки вырву – в жопу вставлю!

– Уйди! – взревел было ближайший к Чуме воин, намереваясь оттолкнуть ратника плечом, и тут же отлетел под ноги своим товарищам, выплевывая на снег зубы с кровью: Фаддей бил с левой ничуть не хуже, чем с правой. Пускать в дело меч он пока повременил, и нападавшие, видимо, поняли, что доводить до этого не следует: одно дело – воевать с Михайловыми отроками, а другое – с ратниками села, в котором они в меньшинстве и пришлые. А потому остановились, переглядываясь:

– Мы в своем праве! Они… – подал было голос благоразумно замерший под прицелом разведчиков тот самый вой, с которого Яшка сбил шапку.

– Цыть! – не оборачиваясь, прервал его Фаддей, резко, но уже без ярости. – Его черти за уд тащат, а туда же – языком щелкать… – хмыкнул он, разглядывая своих противников.

– Они кровь пролили! – проплевавшись, хмуро заявил тот, которому Чума пересчитал зубы. Он уже поднялся на ноги, но повторять попытку пройти мимо ратника не спешил.

– Я вместе с этими мальцами воевал – они ж вас враз изрешетят, редька едкая! – уже совсем спокойно сообщил ему Фаддей. – Ни один из вас живым не уйдет, если я сейчас в сторону шагну. Только хрен там – я сначала сам вам дерьмо из потрохов выпущу! У нас в Ратном свои порядки!

Он хмыкнул, кивнув в сторону Якова, демонстративно стоявшего с самострелом на изготовку на другом берегу Пивени и мало озабоченного тем, что на его белой накидке расползалось алое пятно крови.

– Чего пялишься на него, как девка на хрен? Вокруг смотри, остальных ищи: они десятками бьются. Вы что, не знали? Значит, совсем убогие! И не мажут. С этого шапку сняли, а могли голову – свистел бы сейчас ещё одной дыркой. А вы сразу стрелами кидаться… Куда попали, ещё не разобрались? У нас оружие поднял – стало быть, до смерти. И вы первые подняли – не они…

– Какого тут?.. Мать… Едрит тебя… – от ворот к ним уже спешили ратники и Лавр с Кузькой и Дёмкой. – Ну ни хрена себе! Фаддей?! – два окровавленных тела Алексеевых вояк произвели на прибывших впечатление.

– А чего сразу Фаддей? – вернул вопрос Чума, вкладывая меч в ножны. – Они по Михайловым отрокам стрелять начали, – пояснил он, – вот те и отдарились. Пусть теперь сами убирают, чего насрали… И вообще, Лавруха, бери их коней – этим они уже без надобности. Поехали, парней проводим, а здесь и без нас разберутся.

Высыпавшие из ворот ратники рассматривали убитых воев, оглядывались на отроков без особого возмущения, но и выражать свое одобрение не спешили. Оставшиеся в живых Алексеевы дружинники сбились в кучку и мрачно препирались друг с другом, не решаясь переходить к активным действиям. Фаддей и Лавр, подхватив поводья коней убитых лучников, заслонили собой мальчишек и аккуратно вытолкали их в сторону переправы…

Слушавший вместе с Мишкой доклад о подвигах разведчиков Филимон мрачно оглядел отроков, тяжело поднялся и кивнул Мишке.

– Вели запрячь сани, сотник. Сопровождения не надо. Один поеду.

Декабрь 1125 года Михайловская крепость

На следующее утро из леса по уже хорошо проторенному пути выехали сани в сопровождении двух конных ратников. Опознав прибывших, пока они перебирались по льду, Мишка, вышедший встречать гостей, едва не полез чесать затылок от удивления.

То, что из Ратного кто-то непременно явится на переговоры, он ожидал, и сам факт приезда парламентёров являлся вроде бы хорошим знáком. Но вот состав переговорщиков озадачил Ратникова не на шутку. Нет, Егор и ратник его десятка Петр, благополучно оклемавшийся от ранения, а также сидевший в санях новый священник отец Меркурий вписывались в предполагаемую картину просто идеально.

Но вот то, что рядом с монахом обнаружился ещё и Серафим Ипатьевич Бурей собственной персоной, напрягало: слишком памятно было прошлое посещение обозным старшиной крепости, окончившееся публичной казнью. Впрочем, Мишка сам себя и одернул:

«Не суетитесь, сэр. С чего это вам в голову такая дурь лезет? Крайне маловероятно, что лорд Корней прислал к вам палача для исполнения приговора отрокам, не имея гарантии, что его приказ будет исполнен и сам палач, попытавшись приступить к своим обязанностям, не окажется на месте своих клиентов. Или решил именно на это вас сподвигнуть? Ну так проще крепость сразу штурмом брать. Не договариваться же он приехал, в конце концов! Или все-таки..? Но Бурей?!»

А вот Егору молодой сотник обрадовался, как родному: во-первых, его присутствие гарантировало, что сотня все-таки решила договариваться. За время похода Младшая стража приняла десяток Егора как своих старших, и вчера именно его ратник встал на сторону разведчиков и остановил бойцов Рудного (уже не старшего наставника!). Слово Фаддея Чумы станет весомым аргументом в пользу отроков, тем более, что ратнинцы братской любовью к пришлым отнюдь не пылали.

Во-вторых, Егор, будучи в доверии у старосты, не мог после возвращения из похода не навестить Аристарха. Ходить тот ещё не в силах, но говорить-то уже должен, а значит, выдал своему доверенному «офицеру» инструкции насчет наметившегося союза с Медведем и его боярином. Да и сам Медведь поминал десятника.

Не совсем было понятно, зачем Егор прихватил с собой Петра, об умственных способностях которого у Мишки сохранилось яркое, но далеко не самое лучшее впечатление после Пинска, но десятнику виднее, кого при себе иметь. Ведь и Чуму Мишка раньше считал если не полным отморозком, то, во всяком случае, далеко не титаном умственного труда, однако же поход и последние события заставили переоценить Фаддея. Может, и в Петре он чего-то не разглядел? Вообще сам факт, что Егор, так рвавшийся домой, к заболевшей жене, через пару дней снова сел на коня и отправился за десять верст, говорил, что десятник выбрался из села не цветочки в зимнем лесу нюхать.

Бурей, и без того никогда дружелюбием и благодушием не отличавшийся, находился в состоянии крайней степени угрюмости, более чем когда-либо напоминая редкий гибрид гризли с гориллой, обряженный по недоразумению в содранную с прохожего человеческую одежду. На возницу Бурей рычал совершенно звероподобно, что не мешало тому прекрасно понимать хозяина. А вот монах как раз выглядел спокойным и умиротворённым, как перед хорошей дракой, особенно по контрасту со своим спутником. Время от времени он обращался к нему с какими-то вопросами, указывая то на крепостные стены, то куда-то в сторону леса, Бурей при этом что-то буркал в ответ и мрачнел ещё сильнее.