Книги онлайн и без регистрации » Политика » Освенцим. Нацисты и "окончательное решение еврейского вопроса" - Лоуренс Рис

Освенцим. Нацисты и "окончательное решение еврейского вопроса" - Лоуренс Рис

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 100
Перейти на страницу:

Мама Аннет поспешно завернула в простыню какую-то одежду и сухой паек. Через несколько минут их уже выводили по лестнице на улицу. Аннет обнаружила, что забыла свой гребень. Полицейский разрешил ей вернуться за ним: «Туда и обратно!» Девочка вернулась домой и увидела, что полиция там еще орудует: «Все было перевернуто вверх дном. Я [еще] хотела взять свою куклу… но они вырвали ее у меня из рук и грубо швырнули на незастеленную кровать. И тогда я поняла: нас не ждет ничего хорошего».

Очутившись на улице в потасовке между полицейскими и евреями, мать Аннеты шепнула двум старшим сыновьям, 10 и 11 лет, чтобы они быстрее убежали, и они скрылись в толпе. (Оба они выжили в войну, их укрывали французские семьи.) Полицейские затолкали всех в автобусы и доставили в сборный пункт на «Велодром д’Ивер», закрытый велотрек в пятнадцатом округе. Все семьи, арестованные в ходе ночных облав на протяжении двух суток, 12 884 человек, включая 4115 детей, были доставлены сюда. Мишель Мюллер13, которому в то время было всего семь лет, вспоминает «обрывки» самых сильных впечатлений: «Свет горел днем и ночью, там были огромные прожектора, и было очень жарко. Полицейских мы почти не видели. Была пара источников воды и туалеты, наверное, два. Что мне запомнилось – это запахи. Через два дня появился ужасный запах. Там было много знакомых детей, мы играли. Скользили по полу велотрека, он был деревянный».

От этого зловония Аннет Мюллер стало дурно, и ее отвели в центр велотрека, где можно было полежать: «Я увидела парализованного мужчину, нашего знакомого с соседней улицы Авенир. Когда мы приходили к нему в гости, его ноги всегда были укутаны одеялом, а его дети сидели с ним, уважительно обращаясь к отцу. Я очень ярко запомнила этого человека. Сейчас он лежал на земле, совсем голый – я в первый раз видела обнаженного мужчину – и кричал. Его глаза были полуоткрыты, а тело было белым и голым. Это была ужасающее зрелище».

После нескольких дней, проведенных на велодроме, семьи перевезли на поезде в сельскую местность, и Мюллеры оказались в Бон-ла-Роланде. «Это очаровательная деревушка, – говорит Мишель Мюллер. – Там было очень красиво – и жарко. Помню широкую аллею, обсаженную деревьями. Когда мы шли по деревне, жители смотрели на нас с любопытством». Мюллеры оказались среди последних прибывших в наскоро организованный лагерь, и спать им было не на чем, поэтому они устроились, как смогли, на полу на соломе. Даже это не беспокоило Мишеля: «Вначале я не волновался. Ведь с нами рядом мама, это меня успокаивало. И я играл с друзьями». Только об одном он тревожился: «Мы хорошо учились, так что переживали: а вернемся ли мы вовремя в школу?».

Несмотря на условия в лагере, большим утешения для Аннет и Мишеля оставалось то, что они были с матерью. «Дома она так волновалась, – говорит Аннет, – что с ней и поговорить толком было нелегко. А в лагере она сначала проводила с нами все время. Она играла с нами, мы обнимали ее. Другие женщины радовались, глядя, как она нас тискает». Но одно воспоминание о первых днях в лагере, связанное с матерью, продолжает преследовать Аннету: «В первую ночь в бараке, видимо, шел дождь, и как раз там, где лежала мама, капала вода, так что мы с братом спорили, кто ляжет с мамой: никому не хотелось спать мокрым. Она сказала тогда что-то вроде: «Страх намокнуть у вас сильнее желания поспать рядом с мамой». И когда нас разлучили, это так мучило меня. То, как я не воспользовалась случаем побыть с ней той ночью». Вскоре мать сумела подкупить жандарма (в лагере только изредка видели представителей французских властей) и отправить письмо мужу. Именно это впоследствии спасло жизни двоих ее младших детей.

Через несколько дней женщинам приказали сдать ценности. Но некоторые предпочли избавиться от ценных вещей так, чтобы они не достались их мучителям. «В уборной была щель, – говорит Мишель Мюллер, – с планкой над нею, там все было видно. Меня это пугало и смущало: все гигиенические потребности отправлять на виду. И вот некоторые [женщины] бросили свои драгоценности в отхожее место». Позже Мишель видел, как несколько местных, нанятых обыскивать в лагере еврейских женщин, шарили палками в уборной, что-то там искали. «Меня это очень удивило», – признался он.

Мюллеры и тысячи других семей страдали в лагерях, таких как Бон-ля-Роланд и Питивьер, но впереди их ожидала еще более страшная участь. Поначалу немцы требовали у французов депортировать только взрослых, способных работать, а детей присоединяли только в последнюю очередь, для количества. Тогда в Берлине все еще не были официально урегулированы все планы относительно депортации целых семей. Но, несмотря на то, что французские власти уже определенно знали, что это отсрочка всего на несколько недель перед окончательным официальным распоряжением, они все же согласились разделить детей и родителей, и взрослых отправить первыми. Жан Леге, высокопоставленный чиновник в полиции режима Виши, писал префекту Орлеана: «Дети не поедут в том же конвое, что и взрослые. До их отъезда к родителям о них позаботятся»14. Леге продемонстрировал свою осведомленность о том, что сами дети тоже вскоре уедут, своим заявлением, что «детские поезда начнут уходить во второй половине августа»15. Так что французские власти не попытались хоть как-то смягчить нечеловеческие страдания изгнанников, предложив немцам хотя бы отсрочить депортацию на несколько недель, чтобы семьи могли уехать вместе.

Лаваль заявлял, что его предложение депортировать и детей вызвано «гуманным» стремлением не разлучать семьи. Это утверждение, такое же лицемерное, как и объяснения словацких руководителей идеи депортировать целые семьи «христианскими» соображениями, было вопиющей ложью. Что может быть менее «гуманным», чем намеченная Леге политика, в результате которой детей оторвут от родителей в лагерях Бон-ла-Роланд и Питивьер? Как писал историк Серж Кларсфельд: «Леге закрывает глаза на реальный смысл депортаций, которые он сам сделал еще более жестокими. В своем светлом кабинете на улице Монсо он занимался тем, что заполнял документы для депортационных поездов, которые формировались по распоряжению гестапо»16.

В начале августа в Бон-ля-Роланде ходили слухи, что взрослых могут забрать. «Помню, она [мама] зашила деньги в подплечники моего костюмчика, – говорит Мишель Мюллер. – Это был праздничный костюмчик, с курточкой и шортами. Они были похожи на шорты для гольфа, и я очень ими гордился. Мама зашила деньги и попросила меня быть осторожным. На следующий день была облава». Французская полиция нагрянула в лагерь, узников согнали вместе. Когда объявили, что дети должны быть отделены от родителей, началась паника. «Дети цеплялись за своих мам, – вспоминает Мишель. – Это было ужасно. Детишки повисли на матерях, крича и плача, жандармы были потрясены». Аннет поясняет: «Полицейские яростно избивали женщин, оттесняя их от детей. Малыши цеплялись за материнскую одежду. Они [жандармы] обливали людей водой. Рвали на женщинах платья. Стоял ужасный крик и плач. И вдруг шум стих и внезапно настала полная тишина». На женщин и детей было нацелено оружие: угроза была явной и всем понятной. «Напротив стояли женщины, – говорит Аннет. – Я как сейчас вижу их. А мы, дети, держались друг за друга. Мама стояла в первом ряду и подавала нам знаки глазами. Мы смотрели на нее, и мне казалось, что она улыбалась нам, как будто хотела сказать, что еще вернется. Мишель плакал. Это был последний раз, когда я видела маму».

1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 100
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?