Звездная река - Гай Гэвриэл Кей

Важные события, не говоря уже о чудесах, не каждый день случались на острове.

Поникли красные и желтые пионы.

Тропинка леса, убегающая в дождь.

Я помню, как цвели они в Еньлине,

Как этот юг на север не похож!

Как до изгнанника мог злобный дух добраться

Через пролив, за сотни тысяч ли?

Иль на Линчжоу могут нам являться

Лишь призраки своей родной земли?

В сезон дождей нас звезды покидают.

Но верность, дружба и учтивость – нет.

Они всегда в Катае пребывают,

И в наших душах их не гаснет свет.

Я с болью вспоминаю о потерях,

Но с новыми друзьями пью вино.

Благодарю мне отворивших двери.

О, доброта – ты птица ярких снов!

Колокола звонят, их звон повсюду.

Мы пьем, чтоб жажду жизни утолить.

За ваше уважение я буду

До дней последних вас благодарить.

Он написал это весной на их стене, скорописью, большими буквами, быстрыми взмахами широкой кисти. Стихи возникли так, словно родились сами. Он славился такой импровизацией. Лучшие стихи редко появлялись таким образом, но они имели другую ценность, созданные прямо на месте, в данный момент, когда черная тушь оживляла стену.

Священнослужители очень обрадовались, когда вошли в комнату и увидели его слова. Им это очень должно помочь, когда станет известно, что на стене, на острове Линчжоу, имеется стихотворение Лу Чэня.

Он делал это для друзей, делал, чтобы принести радость. Он жил поэзией всю свою жизнь: тщательно хранил ее в памяти, быстро импровизировал, пьяным или трезвым, темной ночью, при лунном свете, в утреннем тумане, у средоточия власти или протестуя против нее, да и сосланный сюда, в конце концов.

Священники уставились на стену, на слова. Они прикасались к его рукам, снова и снова кланялись. Двое из них заплакали. Он предложил выпить, чтобы отпраздновать. Сказал, что ему очень хочется вина, что было правдой. Один из них ушел в деревню и вернулся назад вместе с Лу Ма.

Это были долгие вечер и ночь, с едой и питьем. Не самое лучшее вино, но это никогда не имело большого значения. Они остались там на ночь, он и его сын, на походных кроватях в комнате для гостей, и после восхода солнца их проводили домой.

Тогда он в очередной раз увидел призрака на крыше их хижины.

Затем, в том году, немного позже, начались дожди, и от сырости и капель иероглифы на стене сразу же начали расплываться и исчезать. В последний раз, когда он приходил в святилище, они уже почти исчезли.

Но теперь они появились снова.

Стихотворение опять стало черным. Иероглифы стали яркими и выделялись на стене храма, словно их нарисовали только вчера. Он узнал свою собственную руку. Какой человек не узнает смазки собственной кисти? Никто другой не приходил сюда и не писал эти стихи заново. Никто не мог этого сделать.

Его иероглифы, которые уже превращались в размытые, нечитаемые знаки, просто появились там снова, нарисованные быстрой рукой поэта Лу Чэня, часто провозглашаемого равным гигантам Девятой династии (так говорили другие, не он).

Но он понял, стоя в изумленном, смиренном молчании, глядя на свои собственные слова, слушая священников, быстро бормочущих молитвы, слыша благоговейное перешептывание толпы за спиной, взглянув на сына и встретившись с ним взглядом, он понял, что кто-то из мира духов побывал здесь и сейчас присутствует здесь, и что это очень большой подарок – может быть, в конце жизни?

Он написал: «Чтоб жажду жизни утолить».

Значит ли это, что он скоро умрет? Это возможно.

«До дней последних», – написал он.

На это ушло много времени, принимая во внимание расстояние и трудности пути, и послание из Ханьцзиня, отзывающее его с острова, разрешающее ему вернуться в свое поместье, где у них с братом была ферма, добралось до Линчжоу только следующей весной.

На письме стояла дата (это был государственный документ), и так они узнали, что оно было написано в тот день, когда произошло Чудо со стихами на стене храма.

К этому времени начали приезжать путешественники, чтобы увидеть эти слова.

Они смогли тронуться в путь на север – Лу Чэнь, его сын и та служанка, которая попросила взять ее с собой – до того, как начались дожди. Они переждали дождливый сезон в городе Фуцзоу, возле южной горной гряды, среди рисовых полей на террасах.

Осенью они преодолели горы по высокогорным, извилистым тропам. Двое из них добрались до их с братом дома, как только закончились новогодние праздники, в конце мягкого зимнего дня, когда всходила луна.

Девушка умерла однажды утром в Фуцзоу.

Лу Чэнь видел еще один призрак в тот день. Он не мог поклясться, что это тот же призрак с Линчжоу, но так ему показалось, и это было странно и пугало. Он видел лису на открытом месте, красно-оранжевую в сумерках, когда гулял вечером накануне этого дня, и она смотрела прямо на него.

Из-за этого он всегда верил, что ее смерть предназначалась ему. Что вмешались духи, отвели от него стрелу бога – и она поразила девушку, так как выпущенная бессмертными стрела всегда должна куда-нибудь попасть.

Они похоронили ее с уважением и со всеми формальностями. Ма горевал. Лу Чэнь молился за нее до конца дней, как молился за своих родителей и первую жену, и за своих умерших детей, а также читал одну молитву за того призрака, который теперь, возможно, стал ее призраком.

В одном из его самых любимых поздних стихотворений говорилось о душе женщины в облике серой цапли, заблудившейся в горах вдали от дома.

Другое его стихотворение, на стене в Линчжоу, никогда больше не тускнело, пока стоял храм. Оно оставалось там, привлекало посетителей, пока существовала династия, и после ее конца, и после конца следующей династии. Оно выдержало все дожди, все грозы, наводнения, стихийные бедствия, пока само здание не сгорело однажды безлунной зимней ночью много лет спустя, когда один послушник, поддерживая огонь ночью, уснул, и поднялся ветер.

Больше никогда не видели призрака на крыше или вблизи от хижины, где, как говорили, давным-давно жил Лу Чэнь, прославленный поэт Двенадцатой династии, во время ссылки на остров.

Ни один настоящий поэт не станет утверждать, что образ ручейков, которые, пробежав какое-то расстояние, потом сливаются в реки, отличается оригинальностью. Этот образ говорит о том, что даже реки, способные уничтожить хозяйства фермеров своими разливами или с ревом несущиеся сквозь ущелья и низвергающиеся водопадами, начинаются речушками среди скал в горах или подводными источниками, которые вырвались на поверхность и потекли по земле на встречу с морем.

Точно также и идею, что реки сливаются и образуют единую силу, нельзя считать выдающейся. Все дело в словах – и в мазках кисти, рисующей их. В мире всегда существует ограниченное число идей, ограниченное число штампов.