Бетагемот - Питер Уоттс

— Главное, не мешай их с аксотропами, — добавил он немного мягче.

— Спасибо.

Она приняла наркотик как оливковую ветвь, заброси­ла в рот вишнево-красный шарик. Видно было, как она собирается с духом.

— Я боялась, что ты никогда больше не захочешь со мной разговаривать, — тихо проговорила она.

— И ты это заслужила. — Он оставил фразу висеть в воздухе между ними. И представил, как наматывает на кулак ее вороной хвостик. Как поднимает за волосы, чувствует, как ее ноги дергаются в воздухе...

«Нет, остановись».

— Но я, наверно, понимаю, почему ты так поступи­ла, — сказал он наконец, позволяя ей перевести дыхание.

— Правда?

— Думаю, что понимаю. Ты очень самоуверенна, — он вздохнул, — и очень веришь в меня. Иначе бы этого не сделала. Думаю, это чего-то стоит.

Казалась, она не дышала с самого появления, и только теперь выдохнула, услышав приговор: условное освобож­дение.

«Купилась, — подумал Дежарден. — Решила, что на­дежда есть».

А другая мысль, подавленная, но упрямая, твердила: «Разве она не права?»

Он погладил ее ладонью по щеке, уловил тихий ко­роткий вздох, вызванный прикосновением. И сморгнул мелькнувший образ: удар с плеча по этому милому, до­верчивому лицу.

— Ты веришь в меня куда больше, чем я сам, Элис. Не знаю, насколько это оправданно.

— Они украли у тебя свободу выбора. Я просто ее вернула.

— Ты украла у меня совесть. Как мне теперь выби­рать?

— Умом, Кайфолом. Блестящим, прекрасным разу­мом. Не какими-то инстинктивными примитивными эмоциями, от которых в последнюю пару миллионов лет больше вреда, чем добра.

Дежарден опустился на диван, в животе у него вне­запно засосало.

— Я надеялся, что это побочный эффект, — тихо ска­зал он.

Она присела рядом.

— Ты о чем?

— Сама знаешь. — Дежарден покачал головой. — Люди никогда ничего не продумывают до конца. Я вроде как надеялся, что вы с дружками просто... не предусмот­рели этого осложнения, понимаешь? Что вы просто хоте­ли отключить Трип, а все эти дела с совестью... ошибка. Непредвиденная. Но как видно — нет.

Она тронула его за колено.

— Почему ты на это надеялся?

— Сам точно не знаю. — Его смешок был похож на лай. — Наверное, я рассуждал так: если вы не знали — то есть сделали что-то случайно, то это одно, а вот если сознательно взялись изготовить свору психопатов...

— Мы не психопатов делаем, Ахилл. Мы освобождаем людей от совести.

— Какая разница?

— У тебя по-прежнему есть чувства. Миндалевидное тело работает. Уровень серотонина и дофамина в норме. Ты способен к долгосрочному планированию. Ты не раб своих импульсов. Спартак ничего этого не изменил.

— Это ты так думаешь.

— Ты правда считаешь, что все гады на свете — пси­хически больные?

— Может быть, и нет. Но готов поспорить, что все психи на свете — гады.

— Ты — нет, — сказала она.

И уставилась на него серьезными темными глазами. Он вдыхал ее запах и не мог остановиться. Он хотел ее обнять. Хотел выпотрошить ее, как рыбу, и насадить го­лову на палочку.

Он скрипнул зубами и промолчал.

— Слышал когда-нибудь о парадоксе стрелки? — по­молчав, спросила Элис.

Дежарден покачал головой.

— Шесть человек в неуправляемом вагоне несутся к обрыву. Единственный способ их спасти — перевести поезд на другой путь. Только вот на другом пути кто-то стоит и не успеет отскочить, поезд его задавит. Переве­дешь ли ты стрелку?

— Конечно.

Это был простейший пример общего блага.

— А теперь предположим, ты не можешь перевести стрелку, но можешь остановить поезд, столкнув кого-ни­будь на пути. Столкнешь?

— Конечно, — немедленно ответил он.

— Вот что я для тебя сделала, — объявила Элис.

— Что?

— Для большинства людей это не одно и то же. Они считают, что перевести стрелку — правильно, а столк­нуть кого-то на рельсы — нет. Хотя это в точности та же самая смерть против того же количества спасенных жизней.

Он хмыкнул.

— Совесть не рациональна, Ахилл. Знаешь, какие ча­сти мозга включаются, когда ты делаешь моральный вы­бор? Я тебе скажу: медиальная лобная извилина, задняя часть поясной, угловая извилина. Все это...

— Центры эмоций, — вставил Дежарден.

— Именно так. Лобные доли вообще не искрят. Даже тем, кто признает логическое равенство этих сценариев, приходится приложить усилие. Просто толкнуть кого-то на смерть ощущается как нечто неправильное, даже если на весах те же жизни. Мозгу приходиться бороться с глу­пым, беспричинным чувством вины. Для перехода к дей­ствию требуется больше времени, больше времени нужно для принятия решения, и в конечном счете вероятность правильного решения ниже. Вот что такое совесть, Кай­фолом. Она подобна насилию, жадности, родственному отбору — была полезна миллион лет, но стала вредить с тех пор, как мы перестали просто выживать в естествен­ной среде и стали над ней доминировать.

«Ты эту речь отрепетировала», — подумал Дежарден.

И позволил себе легкую улыбку.

— Человек — это немножко больше, чем вина и ра­зум, моя дорогая. А ты не подумала, что, возможно, вина не просто стреноживает разум? Может, она сдерживает и еще кое-что?

— Например?

— Ну, просто ради примера... — Он выдержал паузу, притворяясь, будто ищет вдохновение. — Откуда тебе знать, что я не какой-нибудь чокнутый маньяк-убийца? Откуда знать, что я не психопат, не суицидник, ну или садист, допустим?

— Я бы знала, — просто сказала Элис.

— Думаешь, у маньяков это на лбу написано?

Она сжала ему колено.

— Я думаю, что знаю тебя очень давно, а безупречно притворяться невозможно. Тот, кого переполняет нена­висть, рано или поздно сорвется. А ты... ну, никогда не слышала о монстрах, уважающих женщин до такой сте­пени, что отказываются их иметь. И, кстати, не хочешь ли пересмотреть последний пункт? Просто поразмысли.

Дежарден покачал головой.

— Так ты, значит, во всем разобралась?

— Вполне. И терпения мне не занимать.

— Это хорошо. Сейчас оно тебе понадобится. — Он встал и улыбнулся ей сверху. — Я на минутку в ванную. Чувствуй себя как дома.

Она улыбнулась в ответ.

— Обязательно. Можешь не спешить.

Он запер дверь, облокотился на раковину и присталь­но уставился в зеркало. Отражение ответило свирепым взглядом.