Раб колдуньи - Стеша Новоторова

Причем мать-настоятельница делала это, стараясь попасть струей прямо в глаза мужчине. Ей это удалось, и несчастный шипел от боли и жмурился.

Потом его закутали простыней, и куда-то увели. А дамы потихоньку стали перемещаться в дальние покои дома, где за гостиной располагались комнаты отдыха. Постепенно шумное застолье сошло на нет, и мы с братом смогли приступить к уборке большой залы. Предстояло много работы: за остаток ночи нам надо было заново накрыть стол, убрать за свинками и сиятельными дамами, заменить огарки сгоревших свечей в подсвечниках и вообще приготовить всё для завтрашнего продолжения этой адской оргии.

А то, что продолжение воспоследует, никто не сомневался.

И всё бы ничего, если бы не мешали некоторые не в меру возбудившиеся гостьи. Им не спалось. Им хотелось чего-нибудь экзотического. Евдокия Павловна, например, пожелала отомстить мужу ещё разок, и почему-то обязательно с моим братом Колей. Мстили они весьма шумно, так что разбудили фантазию еще и матери-настоятельницы, которая, естественно, позвала уже меня «на исповедь».

Пришлось каяться, стоя на коленях, пока эта святая женщина хлестала меня по щекам и заставляла вылизывать её вспотевшие подмышки. После чего отпустила мне грехи, сжав мою голову своими довольно худосочными бедрами с такой силой, что чуть не отправила на тот свет просветленным и практически безгрешным.

Что она еще со мной делала в ту ночь, я обещал никому никогда не рассказывать.

***

Второй день торжественных мероприятий в колдовском доме начался далеко за полдень. Дамы просыпались и прихорашивались не спеша, отпивались чаем после вчерашнего, и гоняли нас с братом почем зря, срывая на нас своё похмельное раздражение. Но было видно, что все ждут продолжения истории с разоблаченным чиновником. Жестоко выпороть и искупать его в золотом нектаре, было отличной идеей, но всем хотелось нечто большего.

Когда градус нетерпения достиг нужной точки, появилась леди Стефа, которая вела на поводке Цезаря Карловича. Он был по прежнему голый. Но теперь закутался, в выданную ему накануне, простыню. И выглядел, как римский патриций на минималках. Хотя и смотрел на всех затравленным взглядом.

Но что самое удивительное – чувствовал он себя явно получше – синяки, ссадины и рубцы от ремня и пряжки зажили самым волшебным образом. И непонятно что именно этому поспособствовало – сверхъестественные способности Стефании, или всё же обильный золотой нектар от милостивых дам.

Бить его больше не стали, решили для начала поиздеваться морально, а дальше как будет настроение. Тон задала хозяйка дома:

– Вот скажи Цезарь, как ты теперь будешь нам всем в глаза смотреть после такого скандала? – спросила она, изображая из себя оскорбленную добродетель. – Завтра ведь весь город будет говорить, что вице-мэр мальчиков за пиписьки горазд хватать, а дороги заканчиваются там, где начинается Торжок.

Вчерашние злобные фурии, с садистским упоением хлеставшие несчастного мужчину ремнем и мочившиеся на него прилюдно, теперь лицемерно зашелестели и негодующе закивали головами: мол, и в самом деле, как же так! Вице-мэр! Пиписьки! Мальчики! А дорог как не было, так и нет!

– А куда губернатор смотрит? – желчно поинтересовалась Арья, до того сидевшая в обнимку со своей подругой Сансой и беспрерывно с ней целовавшаяся. А тут вдруг решившая подлить масла в огонь.

– А что губер? – неожиданно хриплым голосом отозвался Цезарь Карлович. – Губер сам… Эх, знали бы вы, кто на самом деле этот ваш губер и чем он там занимается…

В его тоне было столько неподдельной горечи и слез, что дамы с интересом навострили ушки.

– А что губер? – тоном холодной инквизиторши поддержала их интерес леди Стефания.

Мне лично было ясно, что всем спектаклем теперь руководит только она. А остальные, опять ничего не замечали?!

– Да-да, интересно было бы узнать, что там с нашим губернатором, – поддакнули, молчавшие до сей поры дочки Серафимы Сафо и Мари. – А то в телевизоре он много говорит о нравственности и духовности, а что на самом деле?

– Я, конечно, свечку не держал, – попытался включить заднюю Цезарь Карлович, осознав, что наболтал лишнего. – Но люди говорят всякое. Хотя за такие рассказы кое-кому язык отрезали так что, извините дамы…

– А то что мы тебе может отрезать и вовсе не язык – это ты в расчет не берёшь? – вдруг вступила в разговор молчавшая до этого супруга Цезаря Евдокия Павловна. – Тебе-то этот оросительный отросток уже явно не понадобится, в отличие, скажем, от языка!

Присутствующие женщины одобрительно посмеялись шутке, кое-кто даже похлопал в ладоши.

– А что, может и правда лишить его отростка-то! – раздались смелые предложения. – Может, языком ему сподручнее будет удовлетворять общественный запрос на нравственность и справедливость!

Сам Цезарь никак не реагировал на эти язвительные замечания и лишь исподлобья сверкал глазами.

– Его отросток теперь исключительная собственность его супруги – Евдокии Павловны, – улыбнулась леди Стефа. – Ей и решать, что с ним делать. Впрочем, если она изъявит желание подарить Цезаря в наш клуб в качестве… ну в любом качестве, от почетного председателя, до полового включительно, мы с удовольствием рассмотрим все предложения по его возможной модификации. Можем даже в девушку превратить, как думаете, дамы?!

Дамы одобрительно загудели. Были высказаны совсем уж непристойные идеи подобной трансформации.

Цезарь Карлович густо покраснел. Перспектива быть отданным в рабство сразу ВСЕМ женщинам, с которыми он так близко познакомился этой ночью, его серьёзно напугала. Он видел нас с Коляном, оценил, в каком виде мы теперь здесь прислуживаем, и оказаться на нашем месте было его самым большим кошмаром.

Но, увы, солидный вчерашний начальник еще не знал, что самые большие кошмары имеют приоритетное право стать реальностью, особенно если за их реализацию берутся такие тёмные сущности, как наша хозяйка.

И еще он вдруг отчетливо осознал, что весь этот утренник – это вполне серьёзно. Что тут с шутками и прибаутками решают именно его дальнейшую судьбу. Ему почему-то стало страшно. И он с мольбой опустился на колени, чем вызвал одобрительный гул в зале.

– Помилуйте, дамы! Всё, что угодно! Всё, что от меня зависит! Сделаю, что прикажете! Заплачу, сколько скажете! Только пощадите! Не ломайте судьбу! Я к этой должности шёл двадцать лет… – голос его даже слегка дрогнул, и мне показалось, что он готов и расплакаться, лишь бы пробудить женское сострадание.

Но не на тех напал. Здесь собрались не женщины, здесь были мегеры и фурии. И жалкие мольбы и стоны жертвы их только сильнее заводили.

– Не заговаривай нам зубы, негодяй! – оборвала его Вертухайка. – Тебя конкретно спросили про губернатора. Отвечай: он тоже состоит в вашей банде педофилов? Это твой единственный