Шпион товарища Сталина - Владилен Елеонский

Жена все время спрашивала у мужа, долго ли продлится поездка и что делать с «фортепиано Софочки». Муж гнусаво пыхтел в ответ, что, видимо, Гитлер набивает себе цену и скоро все уладится, но жена долбила и долбила его вопросом о судьбе брошенного в квартире фортепьяно.

— Товарищ Сталин, Лизонька, знает, что делает.

— А фортепиано, Ленчик?

— Запылится.

— Ты с ума сошел!

— Обещаю тебе, что когда все закончится, я вылижу его до блеска своим языком. Все же вы не могли бы двигаться быстрее, молодой человек?

Он как будто не видел, что я едва протискивался по разбитой колесами грузовых машин пыльной обочине, а по дороге беженцы шли так плотно, что между ними не протиснулась бы даже комнатная собачонка, не то что наша эмка.

Помня о детях, я с трудом сдерживался, чтобы не послать самодовольного индюка на три веселых буквы, в то время как нелицеприятные и совершенно несуразные оценки летели в мой адрес с его жирных, пухлых губ.

Закончилось все очень скоро, гораздо быстрее, чем обещал Ленчик Лизоньке. Словно валькирии — зловещие предвестницы трагического конца, — прилетели «мессершмитты» с бомбами под фюзеляжем.

Я хорошо знал этих убийц еще по Испании. Модель «Эмиль», или Е-4.

Мне было хорошо известно, что произойдет в следующую минуту. Прежде чем «Эмили» разнесли дорогу в пух и прах, я успел съехать в кювет и вытащить детей из машины.

Проклятый толстяк ругался на чем свет стоит и мешал мне спасать своих детей. Я все делал не так!

По его мнению, я был виноват в том, что съехал с дороги вместо того, чтобы спокойно продолжать движение. Немцы — цивилизованная нация. Они не будут бомбить мирную колонну!

Ленчик, как важный гусак, повел свое семейство за ручку обратно к машине. Мои настойчивые просьбы и строгие предостережения не подействовали.

— Я, молодой человек, сам знаю, что следует делать. В отличие от некоторых!..

Сесть обратно в машину толстяк не успел. Когда упали первые бомбы, толпа с воем дикой волной так хлынула с дороги, что мигом опрокинула мою эмку, словно она была сделана из бумаги.

Автомобиль, несколько раз перевернувшись, скатился к опушке леса по крутому склону, затем сильно ударился бензобаком о какую-то столетнюю корягу и загорелся.

Оглушительные взрывы от бомб мгновенно заполнили все пространство на дороге. Поднялась такая пыль, что я не мог разглядеть свою руку перед собой.

Когда ужасающая бомбежка наконец закончилась, и, «Эмили», славно поработав, улетели, я не нашел своих попутчиков ни среди живых, ни среди мертвых. Столько искалеченных до неузнаваемости женских и детских тел я видел впервые в своей жизни.

В подавленном состоянии я пробирался лесом и вскоре, к счастью, набрел на узкую проселочную дорогу. Какое-то время я брел по ней, совершенно обессиленный, но снова повезло — меня подобрала воинская колонна и без приключений довезла до пригорода Барановичей. Проселочные дороги, затерянные в лесах, немцы не бомбили.

Здесь, на станции, творилось нечто невообразимое. Люди, хотя бы раз побывавшие под бомбежкой, теряли самообладание и мало чем отличались от обезумевших животных.

Никакие уговоры и угрозы не действовали. Толпы штурмовали поезда, лезли в паровозы и на крыши вагонов.

Остановить безумие могла лишь очередная бомбежка. Тогда толпа в леденящем сердце страхе рассыпалась в разные стороны, теряя детей и личные вещи. Тем не менее в вагонах оставались некоторые пассажиры.

Психологию их понять сложно. Любители русской рулетки? Дураки? Отчаянные люди? Храбрецы, презирающие смерть? Не знаю!

Лишь во время бомбежки машинист имел возможность отправиться со станции, поскольку только во время бомбежки осада поезда озверевшей толпой прекращалась. Уводить состав под бомбами — безумие, но как можно было поступить иначе?

Кто-то из машинистов решался, кто-то нет. Вот так, в кабине машиниста, который наконец решился не без моей помощи, поскольку увидел пистолет ТТ у меня в руке, я отправился в Смоленск.

Не буду описывать все перипетии и ужасы, которые пришлось испытать за несколько напряженных дней и практически бессонных ночей. Иногда мне казалось, что транспортная трясина и бомбежки не выпустят меня теперь из своей жижи никогда. Мне до сих пор иногда снятся те жуткие дни.

Короче говоря, у порога квартиры номер восемь в доме пять по улице Большой Никитской я, уставший и голодный, пропахший потом, черный от паровозной сажи и дорожной пыли, оказался поздно вечером двадцать пятого июня.

Я долго звонил, но дверь так никто и не открыл. Я сел на коврик у порога и сам не заметил, как отключился.

Утром я, проснувшись, обнаружил себя раздетым в теплой постели. Я очень старался, но никак не мог вспомнить, как я оказался на кровати под одеялом.

Мои Хелен фон Горн и Лена Коренева в одном лице были дома, а я никак не мог подняться с постели. Она, облачившись в просторный домашний халат, пришла на выручку, поила меня крепким бразильским кофе, которого здесь, в московской квартире, как и в берлинских апартаментах, похоже, также было вдоволь.

Я был уверен, что наши приключения закончились, но в дверь позвонили, и до смерти измотанный почтальон отдал Елене под расписку заказную телеграмму, в которой значилось лишь одно слово «Лычанов».

Я встал с постели. Мы посмотрели друг на друга.

Получается, что, несмотря на ужасающие транспортные заторы, я добрался до места назначения быстрее, чем телеграмма. Лена с досадой бросила бланк на прикроватную тумбочку и нехотя сообщила мне, что заговорщиков выявить не удалось. Они что-то почувствовали.

Я вопросительно посмотрел ей в глаза.

— Кто тебя встретил на аэродроме?

— Полковник НКГБ со смешной фамилией Колобок.

— Колобок? Странно. Он кто по должности?

— Куратор от органов на твоем заводе.

— Наш куратор по фамилии Лобок, а не Колобок. Ничего не путаешь?

— Валера, он мне показал свое удостоверение. Полковник Колобок. В общем, он забрал известные тебе подарки, заверив, что они будут переданы по назначению. «Мессершмитт» перегнали на аэродром авиазавода в Тушине, но ничего не случилось, ничего выявить не удалось, они затаились, как мыши. Убрав Лычанова, ты обрезал все нити.

Я задумался. В самом деле, коряво все вышло, но как я, интересно, должен был поступить в той ситуации?.. Ждать, пока волна заговора докатится до Кремля и ворвется в кабинет к товарищу Сталину?

Елена словно прочитала мои мысли, она встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

— Ты ни в чем не виноват. Отдыхай! Мне надо идти.