Убийство девушку не красит - Лидия Ульянова

В «почти» не входили улыбка Пояркова, его руки, теплое плечо, пиво из одной банки. Но об этом Катя не собиралась рассказывать и Зернову.

Потому что Поярков – голубой, «бухгалтер» в золотых очечках, и он никуда не летел. А еще он умер.

«Я схожу с ума», – мельком подумала Катя.

Она придвинула ближе листочки и попыталась сосредоточиться на чтении. Зернов не торопил, молча читал газету.

– Что это? – недоуменно спросила она, ткнув пальцем в лист. – «…В аэропорту у меня состоялась встреча с Поярковым».

– Это я тебя должен спросить. Это твои показания на первом допросе.

– Я такого не говорила, – жалобно отпиралась Катерина, – все было совсем не так…

– Как все было, это другой вопрос, – перебил Зернов, – а вопрос номер один – зачем ты эту дрянь подписала? Ты сама читала, прежде чем подписывать?…

Зернов счел за лучшее выбрать для себя в разговоре именно такой стиль: пенял ей ворчливо и по-свойски, словно браня за двойки. Ничем не напоминал, что год назад был ну очень не прочь всерьез приударить за хорошенькой коллегой Павлова, волею случая оказавшейся рядом с ним за столом. Уже рисовал себе в мыслях приятные моменты их красивого романа, – что все с ней будет красиво, он не сомневался, – сразу настраивал себя на «отношения с продолжением», а она, поганка, весь вечер авансы раздавала, а под конец сбежала от него. Бросила на прощание, что у нее дома собачка одна. Между прочим, Зернов мог бы и сам погулять с ее собачкой…

– Читала… Да, я читала. Вроде бы. Мне казалось, как я говорила, так и записано.

– Так, да не так. Башку бы тебе отвернуть. И Семенову вместе с тобой.

– Что же теперь делать? Теперь все кончено, да? – В голосе Кати звучали досада на себя и испуг.

– Повторяю, кончено все будет тогда, когда гвоздики начнут в крышку гроба заколачивать. До этого времени ничего не кончено. А раз не кончено, то будем бороться. Не бойся, вместе будем.

Зернов как будто что-то вдруг вспомнил. Нагнулся под стол, вытащил из портфеля два глазированных сырка, банан и коробочку сока с соломинкой.

– На, это я тебе привез. Поешь.

Катя совсем недавно наелась вкусностей из передачи и была сыта, но отказаться было неловко: чужой человек тащился ради нее в магазин, проявил неуклюжую человеческую солидарность, заботу. Она сердечно поблагодарила Зернова за такой милый жест и через силу съела сырок, не почувствовав вкуса. Принялась за спелый, желтый банан, но поняла, что еще кусочек – и ее вытошнит прямо на протокол допроса. На глаза опять полезли слезы жалости.

Нет, надо взять себя в руки. Никому тут мои слезы не нужны. Сама вляпалась непонятно во что, сама и отвечай. Очень ему приятно на бабьи истерики смотреть. Впрочем, он, наверно, к такому привычный. Но все равно… Я ведь «морской волк». Ну, почти… А «морские волки» не нюнятся на людях, не сиропятся, не орошают слезами все окрест.

А «привычный» Николай Зернов смотрел, как Катя давится бананом и слезами, сидя напротив него в старушечьей серой жилетке и поджав под себя ногу в шерстяном носке, и с ужасом понимал, как много вопросов придется решить ему в ближайшее время. Вопросов, формально никак не связанных с уголовным процессом, сугубо бытовых. Ведь завтра, в понедельник, ее переведут в тюрьму, а он, Зернов, никаких связей в женской тюрьме не имеет. В Крестах многие проблемы решились бы одним телефонным звонком: камера поменьше, отношение человечней, «пригляд» кое-кого из администрации, хорошие домашние харчи, телевизор и холодильник. Адвокат ведь ценен не только своими знаниями, но и своими связями…

В женской тюрьме связей у него не было никаких. По причине их ненадобности. До сегодняшнего дня. Нужно было срочно кого-то искать, кто выведет на нужных людей там. Да еще у нее, наверняка, есть какие-то интимные, женские просьбы. Какие-нибудь критические дни и тому подобное. Может быть, ей что-нибудь нужно, а она молчит. С другой стороны, спасибо ей большое, что молчит. Зернов не мог себе даже представить, как будет просить в аптеке женские прокладки. Никогда в жизни этого не делал. Со стыда сгореть! Не хватало на старости лет такого… Может, ей еще одного адвоката нанять, женщину. Просто, чтобы ходила к ней, поесть приносила в портфеле, штуки разные женские, разговаривала бы с ней о своем, о доме. А то Зернов плохо понимал, о чем с ней говорить. Не очередной же проигрыш «Зенита» обсуждать… Может, она сериалы любит? Но в сериалах Зернов был полный профан.

Зернов глубоко вздохнул своим мыслям и продолжил:

– Набила утробу? До конца дочитала? Теперь рассказывай по порядку, как все было на самом деле. И, самое главное – как твои отпечатки пальцев оказались на двери, и что ты делала на черной лестнице.

Старший следователь по особо важным делам Борис Николаевич Заморевич длинно выматерился, узнав, что мироновские родственники наняли самого Зернова.

Зернов был хорошо известен в уголовном мире, как по ту, так и по эту сторону закона. Не из «Золотой пятерки», нет, но один из самых сильных. Он славился воистину выдающейся способностью вытащить своего клиента из любого дерьма. И если уж клиент получал на суде свою пятерку против запрошенных прокурором пятнадцати, значит, сделать больше было ничего нельзя.

Хватка у Зернова была железная, но и гонорары золотые. У него, Заморевича, хватка тоже не баран чихнул, да тянули они с адвокатом одеяло в разные стороны, и такие гонорары Заморевичу только в сладких снах виделись.

Эх, чувствовал ведь Заморевич, чувствовал, что не так проста эта Миронова, как кажется. Сразу почувствовал. Зернов не за каждое дело возьмется, а, взявшись, заломит ого-го сколько! Не каждому по карману. Видел ведь, видел, что не курица ощипанная. Сука, точно сука. Хитрая, ухоженная и недоверчивая сука. И злобная к тому же… Такая подойдет, в глаза заглянет, хвостом повиляет, а чуть руку протянешь – цапнет. Совсем как подлючая соседская шавка: они ей – «Молли, девочка», а у девочки зубы, как у нильского крокодила. И глазенки маленькие, злобные. Так и пнул бы ногой, если бы не зубы… Вон, у этой дома тоже монстр какой-то живет, собака-убийца, Витьке штаны порвал.

Короче, начал Зернов прытко: подал ходатайство о проверке пассажиров, следующих самолетом вместе с Мироновой, ходатайство о проведении экспертизы пресловутой пачки писем на предмет установления почерка Пояркова. А еще Миронова, стерва, накатала жалобу прокурору, что, мол, показания ее были записаны неверно. Время-де было позднее, и она от усталости и стресса не понимала, что подписывает… Все правильно, допрос-то закончился далеко за полночь.

Заморевич снова скривился: с самого начала дело не задалось. И Миронову к убийству Пояркова не пристегнешь, и других реальных подозреваемых нет. Вроде бы «помер Максим, да и хрен с ним», ан нет. Руководство требует раскрытия. Уж больно известной личностью был убиенный. Очень многие имели на него зуб, а посмел кто-то один. Памятник бы ему поставить, санитару общества, а не за решетку. Но руководство было другого мнения: тут ведь вопрос может встать о переделе сфер влияния, а где передел, там всегда кровь. И много. А новый наш, выкормыш президентский, такого не одобряет.