Мужчина из моего прошлого - Инна Инфинити

Врач, став еще серьезнее, наконец-то отворачивается от меня к экрану узи. Берет специальную штуку, которой водят по животу, и опускает. Елозит этой штукой, елозит, а потом заключает:

— У вас матка с загибом назад, плохо видно ребенка. Сделаем трансвагинально.

Он перескакивает со мной то на «ты», то обратно на «вы». От этого мне тоже не по себе. Мне бы больше нравилось, если бы врач обращался ко мне на «вы». Так бы я точно понимала, что я для него одна из сотен пациенток, у которых он даже имен не запоминает.

Медсестра снова оказывается рядом и спускает с меня трусики.

— Софья, расслабьтесь, — мягко говорит врач, вводя внутрь меня аппарат.

Почему он запомнил мое имя??? Врачи же никогда не запоминают имена пациентов. В предыдущих больницах мое имя не помнили. А ведь то тоже были статусные врачи.

Я решаю просто закрыть глаза и смириться с тем, что у меня теперь врач мужчина.

— Очень сильный тонус матки, большая гематома. Лечили гематому?

— Какую гематому? — распахиваю глаза.

— У вас гематома в матке, и она, судя по всему, прогрессирует. Лечили?

— Эээ, — теряюсь. — Предыдущие врачи просто назначали мне лекарства, я не интересовалась, для чего они. А это сильно плохо, что у меня гематома? — спрашиваю с испугом.

— Когда она маленькая, не страшно. Пролечивается быстро. Но у вас большая, и может нести риск для ребенка. И еще мне не нравится ваш полип.

— Что это?

— У вас полип в цервикальном канале. Обычно угрозы не несет и выходит во время родов. Но у вас он слишком большой. Кровянистые выделения до ДТП были?

— Да. Я поэтому не сразу поняла, что беременна. Думала, что наступила менструация, хоть и скудная.

Врач кивает и дальше делает узи молча. Я снова опускаю веки, стараясь не зацикливаться на гематоме и полипе. Но отмечаю про себя, что узи длится долго. Этот врач совершенно точно смотрит меня дольше, чем все предыдущие.

Тем во время узи обязательно или кто-то звонил на мобильный, и они отвлекались, или посторонние люди заходили в кабинет в то время, как я лежала там без трусов. Одного врача и вовсе куда-то вызвали, она вытащила из меня аппарат и велела ждать. Так я и пролежала голая минут пятнадцать, пока она не вернулась и не продолжила делать узи.

Приоткрываю один глаз и смотрю на Игоря Сергеевича. Он, прищурившись, впился взглядом в экран. Так серьезен и сосредоточен, как будто решает задачу по высшей математике.

Интересно, что может сподвигнуть молодого парня пойти в гинекологи? Ему так интересны женские половые органы?

— Сердечко бьется ровно, — тихо говорит с легкой улыбкой, перебивая мои мысли.

А в следующую секунду он нажимает на аппарате кнопку, и на весь кабинет раздается громкое сердцебиение. Я аж цепенею всем телом.

— Это сердечко моего малыша? — задаю глупый вопрос, чувствуя, как на глазах выступили слезы.

— Да, — отвечает с улыбкой. — У вас очень сильный ребенок. Раз он пережил такое, то справится и со всем остальным.

Его слова, как бальзам на душу. А еще он говорит «ребенок», а не «плод». Уже дважды сказал «ребенок». В предыдущей больнице все время говорили «плод». А когда я сама произнесла в разговоре с врачом слово «ребенок», она меня поправила: «У вас не ребенок, а плод».

— Я пропустила первый скрининг, — делюсь своим страхом. — Я вообще поздно поняла, что беременна. А потом не знала, что делать. До аварии я даже не была у врача.

— Ребенок развивается, как надо, не переживайте. Позвоночник, мозг, почки, ручки, ножки — все визуализируется и все в норме. Угроза только со стороны вашего тела. Ваш организм может не справиться с тем, чтобы выносить ребенка. А еще у вас отрицательный резус-фактор, судя по анализам крови.

— Это плохо?

— Нужно сдать кровь на резус-принадлежность ребенка. Если у него положительный резус-фактор, то надо будет колоть вам антитела. Какая группа крови и резус-фактор у отца ребенка?

— Я не знаю…

— Было бы не плохо узнать. Пускай сдаст кровь, узнает свою группу и резус-фактор.

— Это невозможно, — произношу севшим голосом. — Отец моего ребенка погиб.

Врач замирает, теряется.

— Извините, я не знал.

— Ничего страшного.

Я снова опускаю веки, чтобы насладиться сердцебиением малыша. Как бы я хотела, чтобы Дима тоже его услышал.

Глава 31.

Почти семь лет назад

Первый снег опустился на дороги и деревья. Я сижу в инвалидном кресле в своей палате и смотрю в окно. Мне по-прежнему нельзя ходить, но Игорь Сергеевич уже разрешил мне сидеть. Поэтому передвигаюсь по палате и больнице в коляске.

У меня больше нет развлечений в этой больнице, кроме телевизора, телефона и окна. Еще иногда приходят друзья: Лиля, Никита, Ульяна, Сережа и Вова. Навещают папа с Настей.

Мамы нет. Она злится за то, что я залетела от «этого маргинала и уголовника», испортила себе жизнь и рожу ребенка с генами алкоголиков. Ну и еще вроде бы ей не очень хорошо с сердцем. Настя мне по секрету шепнула, что мама все время пьет какие-то успокоительные капли, а по вечерам плачет и причитает, что «этот уголовник сломал Соне жизнь».

Опускаю взгляд с окна на исписанный аккуратным почерком белый лист.

«Дорогой Дима!

Наш малыш уже вовсю меня пинает. Особенно сильно активничает по утрам и ночью в районе двенадцати часов. Я сначала испугалась, чего это он пинается в двенадцать ночи, разве не должен спать в это время? Но медсестра сказала, что это не я решаю, когда малышу спать, а малыш решает, когда спать мне. Причем, по ее словам, так будет ближайшие года три.

Но когда наш малыш толкается, это самые чудесные чувства для меня. Я кладу руку на живот, прикрываю глаза с блаженной улыбкой и наслаждаюсь каждым его толчком. Как бы я хотела, чтобы ты тоже приложил руку к моему животу и почувствовал нашего малыша.

Я очень сильно тебя люблю,

Твоя Белоснежка».

Складываю лист бумаги и убираю в белый конверт. У меня уже целый ворох таких.

По поручению Игоря Сергеевича два раза в неделю ко мне в палату приходит местный психолог. Именно он велел мне каждый день писать по одному письму Диме. Сначала мне показалось диким, писать письма человеку, который умер, который никогда