Хищная книга - Мариус Брилл

То и дело спотыкаясь, Миранда попыталась запихать все обратно в шкаф. Единственный островок беспорядка во всей комнате, и создан лично ею. Фердинанд только посмеивался;

— Ничего, ничего, уверен, что домработница это уладит.

В спальне намеков на личность хозяина было не больше, чем в гостиной. Равнодушная пустота гостиничного номера. Не то что книги нет на ночном столике, нет даже обязательной гостиничной Библии от «Общества Гидеона». Гардероб размещался за большим сдвижным зеркалом, и в нем висели два десятка костюмов самых разных цветов и оттенков — от светло-серого до черного. Ни юбки, ни платья, ни одного признака того, что сюда когда-нибудь заглядывала женщина, если одна из них все-таки побывала в этой квартире. Миранда немного смущалась, что вторглась на «девственную» территорию, но он должен быть из тех мужчин, которые созданы для женщин, просто обязан, ведь не может же быть…

А может быть, он просто увлекается трансвестизмом, хочет, чтобы она надела один из его костюмов! Но даже это не показалось ей чересчур экстравагантным или извращенным, каким-то таким, что позволило бы разочароваться в нем как мужчине. Миранда выбрала себе костюм в мелкую полосочку и разложила его на аккуратно застеленной кровати. Серое одеяло, серые подушки. Она оглянулась на дверь, на всякий случай — закрыта ли она, и не из любителей ли он подглядывать, — и сбросила с себя пальто, в знак озорного протеста оставив его валяться кучей на полу. Усевшись на кровать и скинув туфли, она стянула с ног колготки, в которых уже было больше дыр, чем всего остального. Затем примерила пиджак перед зеркальной дверью шкафа. Пиджак оказался длинным и доставал ей до середины бедер. Достаточно узкий в талии, он вполне мог сойти за изящное платье. Она обойдется без брюк. Подвернув рукава так, чтобы на отворотах появилась шелковая подкладка, Миранда снова надела туфли. И минут пять пудрилась, восстанавливала макияж, твердя себе: «В действительности ты выглядишь совсем не так плохо, как это выглядит». Вышла в гостиную.

— Я готова, — сказала она, сделав книксен.

— Потрясающе, — отозвался Фердинанд, но невозможно было понять, относится ли это к ее внешнему виду или к тому, что они наконец могут идти.

* * *

Спустившись с платформы и шествуя к дому Миранды походкой, излучавшей невидимый спектр возбуждения тестостерона, Мерсия репетировала свою реплику «мне очень жаль». Эту фразу она никогда не умела произносить без неловкого смешка. Мерсия была не из тех, кто жалеет кого-то или о чем-то. По ее наблюдениям, к этому мало осмысленному блеянию некоторые прибегали, чтобы ненароком не нагрубить или не нарваться на ответную грубость.

— Мне очень жаль, — промямлила она, но получилось недостаточно внушительно. Мерсия набрала полную грудь воздуха и задержала дыхание, проходя мимо вонючей бензозаправки. Стоявшие там мужчины с заправочными пистолетами в руках тоже изумленно вздохнули, глядя на это зрелище.

Перед светофором на Хаммерсмит-гроув Мерсия остановилась рядом с инвалидом, который, опираясь на каркас Циммера, безостановочно кивал головой.

— Мне очень жаль, — попробовала промурлыкать Мерсия. Несмотря на почти непрерывный поток транспорта, с ревом поворачивающего из-за угла, старик двинулся вперед и начал пересекать улицу. Из-за этого три машины со страшным визгом тормозов остановились. Старик невозмутимо продолжал передвигать свой каркас, кивая головой в такт музыке из плеера.

— Мне очень жаль, — отчеканила Мерсия в пространство. Слишком уж агрессивно. Она обогнала ковыляющего пенсионера и насмешливо посмотрела на человека в окошке конторы мини-такси.

— Мне очень жаль, — с надрывом выдохнула она и сама скривилась от дешевого мелодраматизма. Проходя мимо механической мастерской, в знак солидарности кивнула двум измазавшимся в машинном масле женщинам, которые возились с мопедами. Они безучастно поглядели на нее.

— Мне очень жаль, — попыталась напевно протянуть Мерсия, но ничего хорошего не вышло. Подходя к крылечку Миранды, она так и не знала, как произнесет эту фразу.

— Мне очень жаль, — сказала она твердо, но с какой-то излишней уверенностью. Уже поднимаясь на крылечко, споткнулась о ногу сидевшего там мужчины.

— Ох, простите, мне так жаль, — воскликнул он, отпрянув в сторону, тогда как Мерсии, чтобы сохранить свое и без того неустойчивое равновесие, пришлось рывками вздергивать ноги на ступеньки в отчаянных попытках дать опору устремившемуся вперед туловищу. Мужчина хотел было поддержать ее, но, не обнаружив у нее достаточно нейтральных частей тела, к которым можно было бы прикоснуться без последующего обвинения в сексуальных домогательствах, только стоял, беспомощно поводя руками.

— Мне очень жаль, — повторил он, как будто это имело какое-то значение, но в его тоне слышно было неподдельное раскаяние, что самим фактом своего существования он сумел причинить ей такую неприятность.

Чудом затормозив на последней ступеньке, Мерсия на мгновенье восхитилась, как искренне прозвучала в его исполнении эта фраза, и постаралась запомнить темп и интонацию. Затем, спохватившись, что он все-таки мужчина, презрительно фыркнула, не удостаивая его взглядом, и нажала на кнопку домофона.

— Ее нет дома, — сказал незнакомец.

Тогда Мерсия обернулась, чтобы рассмотреть его получше.

Деревенские бабы, шугая норовящих влезть на ступеньки крылечка грязных свиней, отлично знали, что на социальной лестнице любой боров стоит на ступеньку выше их самих. Женщина в хозяйстве оценивалась крайне дешево, дешевле скота и инвентаря, так как пользы от нее было не много. Брачные отношения между земледельцем и его женой копировали феодальные отношения сеньора и вассала: она была его собственностью, а сам брачный союз, как истинно деловой договор, держался на таких китах, как долг верности, обязанности, размер приданого и земельная собственность. И все же, какой бы бездушной ни была эта система, она обеспечивала человеку мощную психологическую поддержку, точно ему указывая, кто он и что он. Можно было оказаться на самом дне общества, быть низшим из низших, грязью под ногами, зато никогда не возникали личностные кризисы самоидентификации, проблемы в понимании самого себя и своего места в жизни.

Рассмотрим теперь положение высокородной дамы того времени. Жила она вне деревни и даже выше деревьев, в высокой башне феодального замка. Эти сооружения, затмевая солнце для работающих на полях крестьян, служили постоянным напоминанием, кто здесь главный. Хотя у высокородной госпожи были служанки и ей не приходилось мараться в грязи и ухаживать за свиньями, она все-таки была одновременно не только наверху, но и внизу. Как родительница детей феодала она становилась госпожой, но как женщина оставалась все тем же никчемным придатком. Пленница системы, где для ее личности не было места, она оказывалась закована в метафорический пояс верности — а порой и в самый настоящий, железный, когда феодал покидал замок.

Раздвоенность, попытки совместить несовместимое зачастую являются не только симптомом психических расстройств, но также их причиной. Ужасная раздвоенность в самопонимании, мучавшая этих сеньор-рабынь, вполне могла служить источником психических проблем и травм, личностных кризисов, маниакально-депрессивных состояний, истерических припадков, а иногда и раздвоения личности. Однако, как написал Шекспир в своем «Сне в летнюю ночь»[14]: