Горячий лед - Фридрих Незнанский

— Да, — ответила медсестра и всхлипнула.

— Ну, хорошо. Я скажу ему, что познакомилась с вами, и вы мне очень понравились. Я порекомендую обратить на вас внимание, потому что вы удивительно милый человек, — последнее предложение Бирюкова произнесла все же с изрядной долей сарказма.

— Спасибо! — выдохнула девица.

— Ну, теперь-то я могу побеседовать с больными?

— Конечно, проходите. Зайдите в седьмую, одиннадцатую и двенадцатую палаты. Там у нас трое, которые постоянно бессонницей мучаются, остальные спят, как фараоны в гробницах, их с утра на процедуры не добудишься.

Лена послушалась совета медсестры и первым делом завернула в палату под номером семь. Там несколько мужчин преклонных лет перекидывались в картишки. При появлении Бирюковой они, как по команде, вскинули головы и замерли. Видимо, визит молоденькой симпатичной девушки не являлся заурядным событием в их жизни.

— Здравствуйте, — произнесла Лена.

— Здравствуйте-здравствуйте, — затрясли головами мужички.

— Я из Генеральной прокуратуры, сегодня ночью в этой больнице случилось происшествие, я хотела бы узнать, не обратили ли вы внимания на что-то необычное?

— Эх, милая, — ответил один из мужчин. — Рад бы помочь, но мы не слышали ничего. Странно, но я обычно бессонницей мучаюсь, до утра по коридорам брожу, как тень отца Гамлета, а в эту ночь спал будто убитый. Едва головой подушки коснулся, сразу вырубило.

— А вы тоже ничего не видели? — обратилась Лена к остальным больным.

— Нет-нет, — сокрушенно качали головами они.

— Ладно, извините за беспокойство, — Бирюкова направилась дальше по больничному коридору.

В одиннадцатой палате оказались трое молодых парней.

— Ребята, — обратилась к ним Бирюкова. — Вы этой ночью ничего странного не заметили?

— Странного? — глупо захихикали парни. — Странного нет, все очень даже обычно, правда, Вован?

— Это да, — отозвался басом Вован.

— Что обычно-то? — не поняла Лена.

— А все обычно, медики бухают, а мы — в женское отделение, — веселились ребята.

— Так вас ночью в своей палате не было?

— He-а, мы ребята молодые, здоровые, мы до утра могем, — противно скалился Вован.

— Все понятно. — Бирюкова резко развернулась к двери.

— Э-э, красавица, а ты куда? — закричали парни хором. — Ты к нам еще приходи. Мы тебе и покажем, что ночью делали.

— Лечитесь, инвалиды, — зло бросила Лена через плечо и зашагала к следующей палате.

В палате под номером двенадцать находился только один старичок, он читал газету и осторожно откусывал маленькие кусочки от яблока.

— Здравствуйте, — поприветствовала его Бирюкова. Старичок даже ухом не повел.

Лена подошла ближе и гаркнула деду прямо в ухо.

— Здравствуйте.

Старичок, поморщившись, оторвался от газеты и взглянул на посетительницу.

— Здравствуй, дочка, ты зачем кричишь?

— Простите, я думала вы не слышите, — сбавив тон, ответила Бирюкова.

— Ась? — старичок приложил ладонь к уху. — Повтори, деточка, я слышать стал плоховато, годы все-таки.

— Скажите, — снова заорала Лена, — вы один лежите в этой палате?

Дедушка снова поморщился, но замечания не сделал.

— Нет, не один. Еще трое со мной.

— А где же они?

— Их навещать пришли, внуки приехали, дети.

— А к вам как же?

— А я один совсем, нет у меня никого, навещать некому, — грустно ответил старичок. — Сын с семьей в Америку уехал, а Галенька моя еще прошлой весной умерла. Один я здесь остался.

— Что же сын вас к себе не заберет? — возмутилась Лена.

— И-и, милая, ему там самому трудно, еще я им обузой буду. Один билет до ихней Америки знаешь сколько стоит? Многие тысячи, мне с моей пенсии вовек столько не накопить.

— Ну, как же вы так рассуждаете? Это же ваша семья, ваш сын, внуки, как вы им можете обузой быть? — запротестовала Бирюкова. — Они ведь только рады будут вам.

— Были бы рады, давно позвали бы, — махнул старичок рукой. — Даже на похороны не приехали. Но я не виню их, я же все понимаю, там жизнь другая, там тяжело. Капитализм. Вот и крутятся, как могут. А я ничего здесь. И соседи у меня хорошие, кто в магазин сходит, кто по дому поможет, я не жалуюсь. И куда мне ехать, Галенькина могилка-то здесь, кто же за ней ухаживать будет? А я приду, и подмету там, и цветочки посажу красивые, и угощение птичкам принесу, чтобы прилетали к моей Галеньке, чтобы ей не скучно было.

Лена почувствовала, как к ее горлу подкатывает комок, она поняла, что сейчас будет рыдать от тоски и жалости к этому одинокому, никому не нужному старику. Она с трудом сдержалась и заставила себя улыбнуться.

— А ты, дочка, чего пришла-то?

— Да вот, знаете, этой ночью из больницы человека похитили. А я следователь, хотела поспрашивать, не видел ли кто чего.

— Батюшки, — удивился старичок. — Такая молоденькая, хорошенькая, и следователь.

— Что, не похожа? — улыбнулась Лена.

— Нет, не похожа, я думал, врач-новая. А ночью я видел кое-что.

— Что? Расскажите, — насторожилась Бирюкова.

— Я, дочка, сплю плохо. Это с возрастом, видимо. Лежу всю ночь, вспоминаю всякое. И войну вспоминаю, и работу свою вспоминаю, Галеньку, как жили с ней вместе. Так подумаешь-подумаешь обо всем, глядишь, время до утра и скоротаешь. Вот и этой ночью не спалось мне, — начал рассказывать старик. — И так захотелось на улицу выйти, воздухом подышать, что я оделся и спустился тихохонько в садик. Вы только не говорите никому, вообще правилами это запрещено. Но праздник какой-то врачи отмечали, вот меня и не заметил никто. Не расскажешь, дочка?

— Конечно, не расскажу, — заверила старичка Лена. Тот продолжал:

— А то ругаться на меня будут. Ты уж не выдавай. И вот вышел я на улицу, сел на лавочку, там под кустами, и так хорошо мне, свежо, воздух чистый еще, и звездочки блещут. Я в такие моменты чаще всего Галеньку вспоминаю. И вот мне как раз свадьба наша вспомнилась, сразу после войны. Голодно было, разруха, а мы женимся. И так нам весело было, такие мы с Галенькой счастливые, а на праздничном столе ничего кроме квашеной капусты-то и нет почти, а мы все равно счастливее всех. И как Валеньку, сынишку, рожали. Годы послевоенные, тяжелые, а у нас ребенок маленький. И тяжело, с одной стороны, и радостно — наследника родили все-таки. А у Галеньки молока не было, потому что недоедала она, и вот я каждое утро по десять километров в одну сторону ходил в соседний колхоз молоко выпрашивать для ребенка. И вот вспомнилось мне это, как вдруг вижу, идут трое, незнакомые какие-то, я их здесь не видел никогда. Мне здесь делать особенно нечего, так я за людьми наблюдаю. И вот этих как будто не видел никогда. Идут, тихо-тихо так между собой переговариваются, потом к дверям корпуса подходят, один там за перилами присел, а двое других внутрь прошли. И вот вроде минут десять их не было, а потом вышли они и что-то тяжелое с собой тащат. О чем говорили-то, я не слышал, но также мимо меня они прошли и скрылись вон там, за хозблоком, — старичок неопределенно махнул рукой в сторону окна. — Ну, думаю, опять уперли что-то. У нас же здесь постоянно сестра-хозяйка сыновей своих подзывает, и выносят они все подряд: и белье постельное, и матрасы, и подушки, и халаты белые, и чего только не тащат! Никакого сладу с этой семейкой нет. Сколько ни обращались мы к главному врачу, сколько ни говорили, а он в ответ: должность, говорит, такая, кого ни возьми, все равно воровать будет, может, даже еще сильнее. Возможно, он и прав. А только нам постельное белье выдают, ну, все в дырах, как решето, а на новом эти ворюги спят. Вот так, — печально закончил старичок.