Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех - Надежда Ожигина

Гости приходили, не чинились, кланялись с почтением. Разделяли трапезу.

Всякие были гости.

Потерявший свой лес лесовик-лешак, нищий, последнее дерево не спасший, проводивший по дрова. От дров тех да заговора по свежему следу страшный пожар случился, дом сгорел дотла, да что там дом – вся деревня, все заборы, что из древнего леса сколочены были, все подчистую пламя выело. Пожадничали люди, не поняли, чужое как свое уничтожили, – отсюда плата, разорение. Кто угорел, кого подавило; тех, кто уцелел, ужас в столбы превратил: выросли под утро на пожарище могучие стволы, сплелись ветвями, лес густой, дикий, будто и не стояло в чистом поле деревеньки. Мракоборца призвали, с серебром заветным. Пришлось лешаку ноги-корневушки уносить. Пока не оборвали.

Пара вампиров бежала из замка, где предки коротали вечность пять поколений. Люди поднялись, с серебристой осиной да стрелами из пресветлой руды, откуда взяли столько, злыдни! Деда старого ранили, сгорел в одночасье, а ведь древний был, клыки повыпадали, чем помешал, кому? Не жадничали, темнейшество, Княже упаси, давно свиной кровью жили, изредка человечиной балуясь, по праздникам, тонуса ради. Клыки стачивали, плоть умерщвляли. Вот и дождались благодарности!

Всякие были гости. Собирались в круг, разные, страшенные, садились рядком, бадейку с жертвенной кровью по рукам пускали. И рассказывали, рассказывали, давясь обидой на все человечество. И ведь поделом обижались, как ни крути. Издревле сидели на местах, обживались, предков хоронили, детенышей кормили. Приходившим людям радовались – рачительными хозяевами. Уступали часть угодий, лесов, рек, позволяли плодиться и размножаться, будто баранам, славной пище про запас. А пища подняла серебро на хозяев.

Эрею было грустно. Испокон веков Свет не воевал с Тенью; случалось, что нечисть селилась в Хвиро, бывало, что светлые уходили в Целену. Если рождались вопросы, их решали мирным разбором. А теперь…

«Не мы воюем с людьми, – невпопад думалось магу. – Люди воюют с нами. Отказывая Тени в праве на жизнь. Впрочем, люди воюют и со Светом, равняя любую нелюдь в один ряд. Сколько было по Хвиро эльфов, дриад, фей – куда ни чихнешь, а теперь где они? По резервациям? Люди сражаются за главенство. За титул хозяев Светлой стороны».

Виноваты были древние маги. Подобравшие Порченую расу, давшие шанс на выживание. Жаль было, что Светлые братья забыли об этом, очеловечились в погоне за возможным потомством. Жаль былого союза.

До побелевших костяшек.

Думалось и другое. Смешное, жалкое. Опять не удержался, не устоял, вечный опекун! Сумеешь ли взять под защиту весь мир? Пуп не надорвешь?

Всех пришедших, изливших обиду, Эрей направлял в Хон-Хой, и вскоре у Шувело подобралась компания. Нечисть приободрилась, заново почуяла Силу, совсем уж отважилась гульнуть напоследок по окрестным деревням, нагоняя смертный страх, жирок наесть, как вдруг запыхавшийся волк-перевертыш принес в капище жуткое имя, разом отрезвившее и погнавшее прочь, искать спасения в Хон-Хойе, по-тихому.

– Берсерк! – завывал волчара, тая в глазищах бесноватую дрожь. – Едет! Сюда едет, не сворачивает. Сам!

– Берсерк! – шипела нечисть, отступая от греха, унося ноги-лапы, и легендарный Лес в секунду стал крепостью, последним оплотом.

О том, что их много – разных, страшенных, о том, что хозяином здесь – маг Камней, никто почему-то не вспомнил. Вспомнилось невзначай иное: заваривший кашу Волчий Ублюдок приходился варвару побратимом.

Маг привычно качнул плечом, не обижаясь на поспешное бегство. Будь он простейшей нечистью, сам бы дернул от греха. Что зря нелюдь корить?

Викард заявился, как истый мракоборец, в тот сладкий, дремотный час, когда люди спят – как бессмертные духи, а нечисть наглеет и лезет на рожон. В такие минуты и берут жадных упырей: с каждым выдохом их Сила гаснет, уходит песком из пальцев, а охотнику продержаться – всего ничего, и рассвет уже дышит в спину, и серебро горит по-особому ярко… Благой час для охоты за головами. Прибыльный.

Нечисть, коротавшую ночь у костра, он учуял сразу, не потрудившись спешиться, закружил привычную лошадку по поляне, подсчитывая возможную добычу, с молодецким присвистом потер руки… Краткий сухой щелчок остановил готового к погоне витязя, заставил заозираться, принюхаться.

Увидев бочонок, Берсерк соизволил спрыгнуть с кобылы и неспешно прошел к алтарю. Постучал по тугому дубу, запаянному медью, колупнул крышку. Снова втянул ноздрями терпкий аромат хмельного инь-чианьского пива, жадно, с довольным кряканьем, и заулыбался.

– Выходит, покупаешь души случайных знакомцев, братко?

– Выходит, покупаю. Гуляй, душа.

– Неужто рассказом позабавили? – Викард без усилий приподнял бочонок и надолго присосался, пачкая пеной усы.

– Беженцев бить – позор один.

– Смотрю, вы баранинкой балуетесь? Ну-ка, ну-ка… – жизнерадостно ухнул Викард, падая на землю у алтаря. – Бегут, значит?

– Бегут, – Эрей сделал едва приметный знак целькону.

– Ну и пусть их. Обживутся в Хон-Хойе проклятом, я им устрою поминальный день. Будет им охота на кроликов в загоне.

– С чем приехал?

Инь-чианин смачно догрыз барана, швырнул костью в Дэйва и оттер губы ладонью. – Завтра ждем Антанну, будь она неладна.

Эрей устроился поудобнее и прикрыл глаза.

– Олету встретили?

– А то! Было бы кого встречать. Ты же знаешь, на турнирах ваших эта слякоть – темная лошадка.

Эрей знал. Ни разу за всю историю турнирных поединков между государствами Ю-Чиня Олета не выставила стоящих бойцов. И это притом, что достойные витязи в стране водились в избытке. Не единожды горячая Сельта объявляла войну соседней державе, обвиняя в самодовольстве и чванстве; в Ферро презрительно хмыкали, а вздорная Альтавина шепталась, будто Олета шлет на турниры одних оруженосцев, боевого опыта добирать, а сами витязи стыдятся ломать копья со всяким сбродом. Унылая Олета воевала, утиралась и отбирала потерянное, не споря, не оправдываясь, но касательно турниров держала линию твердо. И даже когда перестали приглашать, упорно засылала безусых юнцов, точно жертвы приносила духам воинской славы. Многие гибли, многих уносили калеками, если попадался кто в лапы мстительной Сельты, начиналось многочасовое глумление на потеху толпе. Чего добивалась Олета – оставалось загадкой тактики.

– Венниссу святую встретили, – продолжал меж тем побратим. – Архиереев всяких понаехало – не продохнуть! Ходят по Мантрею, пассы творят, воздух благословляют. Светло в городе, аж глазам больно, и колокола звонят без роздыха. А Бабник где-то затерялся, видно, не хочет благодетелям глаза мозолить.

– Могу его понять, – кивнул маг. – Я тоже затерялся.

Викард с хрустом, от души потянулся, повел могучими плечами:

– Сейчас рванем или до рассвета трепаться станем? – он с сомнением взглянул на взмыленную кобылу, норовящую затеять свару с Дэйвом.