Очаг - Роман Гребенчиков

Среди клубов дыма я не мог различить, где и что находится в деревне. Я откровенно потерялся. Вдобавок ко всему с каждым проходимым нами метром дышать становилось всё сложнее.

В конце концов Кузьмич привёл меня к баракам, где я останавливался на ночь. Огонь успел добраться и сюда. И из-за более тонкой древесины дома были уже обрушены.

– Там остались люди, – сказал Кузьмич, – им нужно помочь.

Мы бросились к дому, откуда доносились крики. Вход (а для тех, кто застрял внутри, – выход) был заблокирован куском крыши. Вместе с Кузьмичом мы взялись с двух сторон и потянули вверх, но обломок поддавался ненамного.

– Подержи! – скомандовал глава деревни.

Писец кинулся куда-то мне за спину. Мне было тяжело держать подобный груз – из-за этого я не мог повернуть голову и увидеть, что делает Кузьмич. Руки сохли, хотелось бросить крышу, но Писцов ввернулся со столбом, которым подпёр обрушившуюся крышу. Крупный массив мы подняли. Осталось дело за малым – разгрести тлеющие на входе обломки.

Мы освободили проход, и люди выбрались из ловушки. Мы бросились к следующему дому.

Какие-то бараки уже были пусты, а куда-то мы опоздали. Помимо имущества, огонь уносил и жизни. И всё это было из-за меня.

Очередной дом. Очередные крики о помощи. Дверь чем-то привалило с обратной стороны. Мы кинулись силой выламывать её. Продвинуться получилось лишь слегка – образовалась небольшая щель, через которую мы смогли пролезть.

Везде был один дым, через который с трудом можно было что-то увидеть. Мы шли на крик, отстраняясь от стены. Хоть огонь ещё был не везде, деревянные стены всё равно обжигали. В одном из проёмов я увидел зелёную сумку. Мою сумку с прахом Кирка – видимо, мы добрались до берега. Честно, я даже забыл о своём брате. Я подошёл за своими вещами, а Кузьмич направился дальше, в сторону криков о помощи.

Сумка была цела – огонь не успел до неё добраться. Позади раздался человеческий гомон – люди выбирались из заточения. Я забросил сумку на плечо и двинулся к шуму. От каждого шага пол подо мной скрипел, как и потолок от огня. В соседней комнате я встретил детей. Это они кричали. Родители убежали тушить огонь на съёмочной площадке, но так и не вернулись, а когда в деревне началась паника, дети спрятались в шкафу, который позже привалило обломком потолка. Они чудом не задохнулись в этом гробу. Кузьмичу в одиночку не получилось убрать препятствие, поэтому он проломил часть дверцы и помогал детям выбраться из заточения. Мне ничего не оставалось, как присоединиться помочь им выбраться из дома через проём, который мы сделали во входной двери.

Крыша снова издала протяжный скрип. Потолок подозрительно начал провисать.

– Нужно скорей…

Я не успел закончить, как в комнате, где был Кузьмич, обвалился потолок. В меня ударило новыми клубами дыма – более едкого и противного.

– Кузьмич?! Кузьмич?! – закричал я.

– Отца… отца придавило! – раздался детский плачущий голос.

Проход в комнату весь завалило. Упавшие доски тлели или догорали.

Не жалея рук, я разгребал завал. Из последних сил убирал мешающие доски. Между одной из образовавшихся щелей показался мальчик. Я силой его потащил к себе. Когда он выбрался из злополучной комнаты, то я его подтолкнул к выходу, где он и скрылся. Через щель я видел и Кузьмича. Убрав ещё несколько досок, сам полез внутрь. Чтобы вытащить Писцова из-под завала, пришлось собственной спиной подпирать обломок, что упал на него, и тащить его вперёд. Это оказалось непросто. Руки уже не испытывали боли, чего нельзя было сказать о спине. Я чувствовал каждый сантиметр тлеющей доски, но, превозмогая боль, смог подтащить Кузьмича к выходу. За каждым отмирающим клочком своего тела мне удалось вытащить Писцова из задыхающегося дома.

Выбравшись наружу, дети помогли оттащить Лаврентия Кузьмича на безопасное расстояние. Они с ужасом смотрели на тело. На бездыханное мёртвое тело. Обломок потолка пробил голову Писцова. И пока я вытаскивал его, не увидел крови.

– Уходите. Остальные должны быть на другой стороне. – Я указал им то же направление, что ранее указал Лаврентий Кузьмич. – И держитесь подальше от огня.

Дети ещё какое-то время смотрели на тело главы деревни, на тело отца паствы, пока ужас с глаз окончательно не пропал. Сегодняшнюю ночь они никогда не забудут. Только окончательно выйдя из оцепенения, они побежали, куда я указал. Оставалось выйти из оцепенения мне.

Пожар в деревне затухал – гореть было больше нечему; только в стороне декораций до сих пор висело яркое зарево.

Я сидел рядом с телом Кузьмича и обрастал пеплом. Всё, что Писцов построил, уничтожено вместе с ним. Уничтожено всё его наследие. И деревня. И семья.

Я устал. Устал от пожара. Устал от путешествия. Устал от жизни. Сумка всё это время висела на плече. Из-за обломка, который я подпирал, на сумке образовались прожжённые дыры. Я расстегнул её и достал капсулу с прахом Кирка. Как давно я не держал его в руках, как давно я его не видел! Он бы гордился мной. Банка за время моих приключений успела помяться. Я даже не представляю где. Вместе со своим братом я двинулся к берегу, на всё то же место, где сидел до этого.

Вода пострадала меньше всего от пожара – даже отражение не передавало того, что происходило в деревне. Только моё грязное тело. Чёрт! Только на холодном озёрном ветру я вспомнил, что порвал рубашку. Всё это время я ничего не чувствовал: ни тепла, ни холода, ни боли. И где-то там, на другом конце этого безумия, я оставил Кузнецова. И я не знал, всё ли с ним в порядке. Я плохой человек. Всё, что произошло за последние дни, – моя вина. Эти пожары в семьях Писцовых и Кузнецовых сожгли всё до основания. Не пересекись наши с ними жизни – все были бы живы. Возможно, настал момент поставить точку, закончить эту историю, попрощаться с Кирком. Не обязательно же было ехать для этого к Белому морю.

Щелчок.

Позади я отчётливо услышал щелчок.

– Не поворачивайся, – сказал Кузнецов, – то, что ты меня спас, ещё ничего не меняет.

– У меня дочь…

– Заткнись, – спокойным голосом произнёс он.

Тишина. Что-то металлическое прислонилось к затылку. Это «что-то» дрожало в его руках. Молчание нарушало учащающееся сердцебиение, и я не был уверен, чьё оно.

– Проклятье!

Разбитый отец убрал пистолет и отошёл в сторону.

– Не выходит. В первый раз было куда проще убить.

Я понимал, о ком была речь. Лавров. Его смерть также на моих руках.

– Думал, что сложно будет только в первый раз. Облил бензином и поджёг. Надеялся, медленную смерть будет проще перенести, но смотреть оказалось сложнее всего.

Он встал сбоку от меня – только тогда я смог его разглядеть: одежда обгорела, весь грязный, на оголённых участках кожи ожоги, а пистолет в его руках трясся, как у ненормального.

– До сих пор вижу его глаза – испуганные глаза. Из-за этого не могу смотреть в глаза сыну. Постоянно слышу в голове шёпот: «Убийца. Убийца».