Очаг - Роман Гребенчиков

Он расстегнул на мне рубашку, включил газ, и струя огня упала на мою грудь.

– А-а-а!

– Я говорил с Лавровым. – Пламя отдалилось от меня. – Точно таким же способом. И представляешь, что я узнал? Он не народный герой. Он поджёг ровно одно здание. Твоё здание. Твой ресторан, где были… где…

Кузнецов склонил голову и замолчал. Его рука с горелкой опустилась, и пламя, вместо того чтобы бить ровной струёй, задёргалось в разные стороны.

– Какая ж ты мразь! – сказал он и поднял голову. На его глазах были слёзы.

– А-а-а! – Горелка, словно шило, снова впилась в меня.

Тогда и у меня навернулись слёзы, а от немых криков кончик тряпки проваливался в горло, отчего дышать стало очень сложно.

– Задыхаешься? – сказал Кузнецов. – Мой сын тоже задыхался, только от угарного газа. И никого рядом не было, чтобы помочь.

Очередная струя огня упала на мою кожу, но пламя мгновенно потухло. Кузнецов потряс горелку и пустил ещё пару искр. Кончился газ. Из ящика с инструментами он достал новый баллон.

– Это я оставлю под конец. Надо же тебя чем-то сжечь!

Он бросил горелку в ящик и извлёк гаечный ключ.

Удар пришёлся в висок, и я качнулся на стуле. Боли от пощёчины металлом я уже не почувствовал. Моё тело будто слилось с болью.

– Я сжёг Лаврова! И тебя сожгу!

Удар. Даже сквозь кляп я ощутил сломанные зубы и хлынувшую в ткань кровь. Дышать становилось всё тяжелее.

– Помогли тебе твои деньги? Ты стал от этого счастливее?

Воздуха не хватало, я изо всех сил пытался дышать носом, но выходило с трудом.

Кузнецов заметил, что я помаленьку теряю сознание, поэтому вырвал тряпку из моего горла вместе со сломанными зубами, рассыпавшимися по полу.

– Я не хотел этого! – сразу же вырвалось из меня хриплым голосом. – Я не хотел всех этих жертв!

Удар. Вместе со стулом я упал на пол. Одна из ножек сломалась, и мои ноги освободились от верёвок. Лицо тонуло в сочившейся из виска крови и нескончаемом потоке слёз.

– Не хотел ты… но заплатил Лаврову за поджог. Сколько? Десять тысяч? Во столько ты оценил жизни всех этих людей?! Ты в курсе, что Лавров на эти деньги просто запил? Я его пьяным в канаве нашёл. Он даже близко не осознавал, что совершил.

– Договор был на небольшой поджог, – выговорил я, – жертв было быть не должно.

Удар ногой прилетел прямо в живот, отчего всё внутри скукожилось и колени прижались к телу.

– Чёртов еврей! Все вы думаете только о себе, а на то, что случится с окружающими, вам глубоко плевать! Все, кто сгорел в пожаре, заслужили этого, но не мой сын! Он оказался там случайно – зашёл в туалет, – но сгорел, как и остальные жиды, в этой печи!

Ботинок Кузнецова рубанул прямо в мой нос, отчего новая алая струя ударила в пол.

Единственное, о чём я тогда мечтал, – это умереть. Мечтал, чтобы всё это уже закончилось, – ведь я должен был погибнуть вместе с его ребёнком.

– Я виновен… – выдавил я из себя.

– Конечно виновен, иначе бы ты не бежал так далеко от Ястребска! Твой брат поступил правильно, что выбрал более лёгкий способ.

Кузнецов снова взял в руки газовую горелку и пустил несколько пробных плевков пламени.

– Я любил Андрюшу, но ты отнял его у меня, отнял частичку меня! – Он ухватил себя за грудь. – Я теперь не могу смотреть жене в глаза – ведь это я в первую очередь не уследил за ребёнком, отпустил его одного! – Убитый горем отец снова заплакал. – Он сгорел из-за меня, но ты виноват не меньше, поэтому сгоришь так же, как и он!

Кузнецов вытер слёзы и зажёг горелку, но остановился и посмотрел в сторону лестницы, вместо того чтобы продолжить меня жечь. Рука опустилась, и огонь заиграл, язычки пламени зацепились за его штанину и побежали вверх по остальной одежде, охватывая всё больше территории. Кузнецов бросил горелку в сторону и освободившимися руками принялся тушить огонь на себе. Я же старался отодвинуться подальше от него, но повреждённая нога ныла при каждом движении.

Я не знал, что делать. Кузнецов тушил себя руками, а огонь от горелки перебросился на деревянные стены и пол. Моё сознание кричало, но я сам не издавал ни звука, просто с ужасом смотрел на всё происходящее. Из-под ниши лестницы выскочил конопатый мальчуган и так же, как и я, ошарашенно смотрел. Не знаю, сколько продлилось наше оцепенение, но Кузнецов справился с огнём на себе и переключился на остальной, своей курткой пытаясь притушить пламя. Мальчик в панике выскочил по лестнице. Мне нужно было следовать за ним ведь мучительная смерть сожжённым в подвале в мои планы всё-таки не входила.

Я упёрся здоровой ногой в пол, дальше последовал шаг раненой, но от сильной боли повалился обратно вниз. Привязанный ко мне стул также мешал нормально подняться.

– Освободи меня! – крикнул я Кузнецову, который не справлялся с распространяющимся огнём. – Дай мне помочь!

– Ни за что! Я лучше сгорю здесь вместе с тобой!

После этих слов язычки пламени бросились на Кузнецова, и теперь он снова тушил себя.

Я опёрся на здоровую ногу и приготовился наступить на больную.

Бинго! У меня получилось!

Терпя жгучую боль в колене, я стоял на ногах. Теперь требовалось избавиться от стула, но как это сделать, в голову не приходило.

В этот раз Кузнецов не справлялся с пламенем своими руками, поэтому упал на пол и катался по нему в попытках потушить огонь на себе.

А это была идея. Собравшись с силами, я грохнулся на спину. Что-то сломалось, и я не был уверен в том, стул это или моя спина. Всё тело ныло; хотелось, чтобы это уже прекратилось. Руки сами по себе скрестились на груди. Руки… Они были свободны – значит, сломан был стул. Нужно было встать. Снова.

Сквозь боль я поднялся на ноги и направился к лестнице. Как хорошо, что на ней были перила, на которые мне удалось опереться! Я прошёл пару ступеней и посмотрел на несчастного отца, который уже кричал от полученных ожогов, – огонь охватил его почти всего, как и весь подвал.

Выход был так близко! Я мог уйти, ибо не был обязан его спасать, хотя всё это было из-за меня.

Огонь уже прорвался на первый этаж; через прожжённую дыру в потолке подвала я видел окна наружу.

Я с трудом доковылял до куртки Кузнецова и приступил тушить ею огонь на нём. Кожа на нём выглядела хуже, чем у меня, – ожоги были везде. Пока я помогал Кузнецову, он уже не шевелился. Покончив с огнём, я помог ему подняться. Стоять без моей помощи он не мог, поэтому я забросил его руку за голову и потащил. И хотя Кузнецов весил немного, мне и без него передвигаться было очень тяжело.

Потолок начинал проваливаться. С трудом подняв Кузнецова по лестнице, я увидел, как сильно разбушевался огонь: горел не только дом, но и соседние здания. Весь построенный муляж горел на славу, и дом, в котором мы находились, лишь чудом не упал на нас.