Дух любви - Дафна дю Морье

Джозеф поднялся наверх и увидел, что отец сидит в постели, обложенный подушками, его лицо побелело и осунулось, отсутствующий взгляд устремлен на открытое окно, тонкие пальцы нервно сжимают простыню. Вены на висках надулись, губы посинели.

– Это ты, Сэмми? – пробормотал старик. Джозеф сразу понял, что его отец умирает.

– Приведи врача, – приглушенным голосом сказал он сестре. Испуганная и расстроенная Мэри тут же вышла.

– Это Джо, отец, – нежно сказал он и, подойдя к кровати, взял отца за руку. – Что я могу для тебя сделать?

– Вернулся из плавания, мальчик? – Томас Кумбе внимательно всматривался в сына. – Без очков я тебя не вижу, но уверен, что ты в полном здравии и рад вернуться домой. Передай мой поклон капитану Коллинзу, это достойный человек.

– Правильно, отец. Может быть, ты немного поспишь, дорогой?

Томас капризно пошевелил головой на подушке.

– Мне надо на верфь, – сказал он. – Завтра там спускают новое судно, и дай бог, чтобы ребята справились с этим как положено. Сквайр рассердится, если что-то будет не так, а у твоих братьев нет моего опыта.

Сквайр Трелони умер двадцать лет назад, и теперь в его доме жил его племянник.

Джозеф почувствовал, что из глаз его текут слезы, скатываясь по щекам на бороду.

День медленно угасал, небо подернулось пурпурными и золотыми узорами. Их отражения сверкали на гладкой поверхности гавани. С верфи доносился непрерывный стук молотков: обивали корпус нового корабля. Вскоре вернулась Мэри. Старый врач умер, а новый был совсем молодым человеком и чужаком в Плине. Он взял Томаса за запястье и пощупал пульс.

– Я ничего не могу для него сделать, – мягко сказал он. – Боюсь, что пришло его время. Вы сами видите, жизни почти не осталось, и думаю, что через несколько часов он отойдет. Боли не будет. Он не хотел бы увидеть пастора?

Мэри накинула на голову передник и тихо заплакала. Джозеф понял, что ей лучше было бы чем-нибудь заняться.

– Спустись на верфь и скажи Сэму и Герби, чтобы они поскорее пришли, Филиппу тоже, если сумеешь найти его в конторе.

Когда она ушла, он снова уселся у постели Томаса. Время от времени старик что-то бормотал» но разобрать слова было невозможно. Оранжевый свет неба угас. По полу ползли серые тени. Неожиданно стук молотков на верфи умолк. Джозеф понял, что братьям уже сказали.

С наступлением тишины Томас заговорил ясным, твердым голосом.

– Они закончили работу на ночь, – сказал он. – Мальчики придут домой ужинать.

– Да, отец.

– Наверное, теперь до утра будет тихо, так ведь, Джо?

– Конечно так, дорогой.

Несколько минут в комнате царило молчание, затем Томас снова заговорил.

– Пожалуй, я не стану читать Библию, по крайней мере, не сейчас. В глазах будто тьма какая, пожалуй, я немного отдохну. Может быть, Мэри почитает мне ее потом, когда мне станет получше.

– Как хочешь, отец.

В доме было очень тихо. Внизу, в гостиной, тикали старые настенные часы. Джозеф слышал их сквозь тонкие доски пола.

Осторожно, бесшумно в комнату вошли братья, за ними Мэри. Филиппа найти не удалось, бежать за Лиззи было слишком далеко. По щекам Герберта ручьем текли слезы, но Сэмюэль опустился перед кроватью на колени и тихо прошептал:

– Тебе ничего не нужно, отец?

В сгустившихся сумерках Томас нащупал его голову.

– Это ты, Сэмми? Я рад, что ты пришел. Если будешь много работать, любая пила будет тебе нипочем, сынок, но ты всегда и во всем должен следовать моим советам, смотри же.

Его голос задрожал, и он постарался приподняться на подушках.

– Как только совсем стемнеет, за ужином у нас теперь всегда будет свет. Я помню то время, когда сумерки в Плине были так прекрасны и я, приличный молодой парень, приглашал вашу мать к развалинам Замка…

Он в изнеможении откинулся на спину и закрыл глаза. Дыхание сделалось медленным и хриплым. Трое мужчин стояли в ожидании перед кроватью своего отца, Мэри застыла у окна. Он долго молчал, и в комнате совсем стемнело. Никто и не подумал зажечь свечу.

Затем он снова заговорил, голос его звучал безмерно устало и доносился издалека.

– Джени, – сказал он, – Джени, ты где?

Низко склонившись над кроватью, Джозеф смотрел на его глаза. Они широко раскрылись, и их взгляд остановился на глазах сына.

– Я думаю, ты не покинешь меня, девочка. Мы будем жить чисто и достойно, пока мы вместе, ты и я – Ты знаешь, Джени, я так сильно тебя люблю, что иногда дрожу, как смущенный юнец. – Он вытянул обе руки и закрыл ими глаза Джозефа, затем тихо вздохнул и погрузился в сон.

Томаса Кумбе похоронили рядом с его женой Джанет на Лэнокском кладбище возле тернового куста и старого вяза. Сегодня их надгробные камни высятся над волнуемой ветром травой, и длинные стебли плюща обвивают их имена. Ниже высечены полустершиеся слова:

Наконец-то сладкий покой.

Ранней весной здесь дружно тянутся к солнцу первые примулы и осыпается цвет деревьев заброшенного фруктового сада, растущего у дороги.

Альберт Кумбе ушел в море на одном корабле со своим отцом-шкипером и кузеном Диком. Чарльз служил в армии и находился в лагерях где-то в Центральных графствах. Только Кристофер остался дома и не ушел в море, сославшись на здоровье. Он работал на верфи со своими дядьями и тремя кузенами и считал, что даром тратит время. Кристофер никак не мог отогнать от себя демона беспокойства, который целиком подчинил его своей воле. Сама мысль стать моряком вызывала у него отвращение, ведь он так и не забыл свое первое и единственное плавание восемь лет назад. В глазах отца он читал разочарование. Всякий раз, когда Джозеф возвращался из плавания, сын с внутренним содроганием ждал вопроса, который так и не был задан: «На этот раз ты пойдешь со мной?» Тогда пристыженный, униженный, но в душе бунтующий Кристофер показал бы отцу, что хоть он и плохой моряк, зато отличный работник. Однако он не любил свою работу, в глубине души мечтал уехать из Плина и искать счастья вдали от дома, но не имел ни малейшего представления о том, как это сделать.

Отцу тем временем оставалось терпеливо ждать. Джозефу было пятьдесят, и ему пока не наскучили ни море, ни его корабль. Он был по-прежнему полон сил и энергии, его голова и борода почти не поседели. Он не знал, что такое болезни. Единственное, что его иногда беспокоило, так это зрение. Временами его правый глаз воспалялся и наливался кровью, при этом зрачок сильно увеличивался в размерах. Джозеф ума не мог приложить, в чем тут причина. Иногда глаз начинал видеть нечетко, словно его затягивала пленка, которая частично скрывала очертания предметов; затем все прояснялось и колющая боль, сопровождавшая эти приступы, проходила.