Любиево - Михал Витковский

— Знаешь, здесь столько легавых вокруг, меня это напрягает, я ухожу.

И пошла, но чтобы телки чулки на подвязках носили, где это видано…

Теперь-то ее все знают и называют просто «которая в колготках»… Вот так, и никаких навороченных кликух не хотелось придумывать, а просто «которая в колготках», самые простые решения часто оказываются гениальными. Но когда этот тип появился первый раз, когда его еще не знали, все тетки за ним полетели, а потом, когда он уже легально стал прохаживаться по парку в чулках (сверху — скин, снизу — баба, точно какая-нибудь сирена), то все тетки уже умные были и:

— Ха-ха-ха, чокнутая тетка, чокнутая тетка!

Ночь. Сижу в аллейке на лавочке, курю, прикидываюсь телком. Но в зимней шапке выгляжу скорее как старая баба в платке, ты бы, Мишка, помер со смеху. Во всяком случае ноги, джинсами обтянутые, развела пошире, кроссовкой землю ковыряю, ну и бросаю телковские взгляды. Вот такие (и тут Паула корчит какие-то смешные рожи, но похожа скорее не на телка, а на тетку). А чтобы не было видно шапку, я капюшон телковский на голову натянула от блузы с какой-то спортивной надписью. Сижу.

— А зачем ты, идиотка, прикидывалась телком?

— По заданию Анны из Быдгощи, она мне звонила. Я должна была изучить культуру самых молодых теток. Очень долго сидела так, потому что большинство теток меня уже знали и на телка в моем исполнении не велись, посмеивались…

Но в конце концов появилась какая-то молодая, скорее всего прямо из деревни или маленького городка, и говорит, что она из общежития, первокурсница. Застенчивая такая, смотрит на меня снизу вверх, глаза щурит, словно на солнце, сразу видать, что телка во мне углядела! Карикатуру на себя саму я в ней увидела, как я кокетничаю… Потому и возненавидела ее! Тетки, чем они больше похожи, тем сильнее друг друга ненавидят. Но я должна была через это переступить, задушить в себе ненависть и приступить к делу! А эта-то ни о чем не догадывается и дамским таким голосочком поет:

— Ты был здесь пару дней назад… Я тебя узнала… С кем-то шел, с приятелем… Я узнала тебя по капюшону…

Она меня с каким-то настоящим телком перепутала, может, именно поэтому сейчас повнимательнее не присмотрелась. С тем, о которого каждую ночь отиралась, которого возжелала! В конце концов так говорит:

— Я в общежитии живу. А потому сам понимаешь… Не могу тебя к себе пригласить…

А я уже еле сдерживаю смех: кто ж такие вещи телку рассказывает? Чья это школа? Чей стиль? Наверняка не наш!

— Понимаю, понимаю… — говорю я мужским голосом, а точнее, шепчу. А ей уж невтерпеж, спрашивает:

— Что ты больше любишь?

Этого еще не хватало, виконт, чтобы я перед ней исповедовалась!

— Увидишь… А ты?

Мишка, это «а ты» я уже спросила специально для тебя, чтобы тебе потом рассказать и с тобою укататься со смеху. Исключительно. Потому что тетка эта уже давно экзамен провалила. Но ее ответ… Сама себя высекла, виконт! Так быстро и под нос пробурчала, как на исповеди, ну, знаешь, когда кто-то чего-то стыдится и так быстро говорит, на одном дыхании:

— Ласкать тело и брать член в рот (если он и мой берет), целовать в губы, целовать все тело…

«Ласкать член!» Я ей сказала, чтобы кого другого нашла, развернулась и почапала. Звоню Анне, отчитываюсь, а она на это:

— Все из-за того, что не стало старых учительниц… Старых теток всех или поубивали, или они сидят по домам и редко высовываются. С кого этой салаге брать пример? На чем учиться? Где учебник? Скажем, Рома Пекариха или я, вот мы учились, практику проходили у Матки, у Пизденции, у Стряпухи, у Цитры, у старых мастериц. А эта молодежь не понимает, что, будь на моем месте настоящий телок, она бы получила не телка этого, а в морду! Они просто не понимают, что им такие вещи не говорят! Что им насрать на ваши брабантские кружева! К телку подходишь, смотришь в упор и сразу, без разговоров, к телковой ширинке, и готово! А она мне тут: «ласкать тело» и еще условия будет ставить, что в рот возьмет, если и у нее возьмут! Говорю тебе: Матка в гробу бы перевернулась!

Звоню Цитре, у нее, бедняжки, рак щитовидки, дома сидит, предается воспоминаниям. Ходит в маленьком паричке, зачесанном вверх, как королева. С кривым сломанным носом. Всю жизнь протанцевала в оперетте, в Варшаве посещала кафе «Аматорское» (видимо, еще в сталинские времена). У Сигетинской[61]танцевала в «Мазовше». Очень культурная. У такой есть чему поучиться молодежи… А то эта молодежь…

Паула с отвращением гасит сигарету и прячет окурок в коробочку. Потом делает губки клювиком. А я ей за это про Жизель, чтобы тоже что-нибудь из своей молодости вспомнить, вот только молодость эта прошла в самой настоящей гомосексуальной среде, и никакого скрытого вожделения — как с этим схватыванием за руку — там не найдешь. Все только в открытую.

— Не-е, — говорит Жизель, протягивая это второе «е» как маленькая девочка. — Не-е, дальше так продолжаться не может! С этим надо что-то делать. Спонсора найти.

Волосы у нее белесые, на немецкий манер: сзади длинные, спереди короткие, завитые, обесцвеченные. И в их обрамлении — действительно прекрасное шестнадцатилетнее лицо. Она любила «Модерн Токинг» и мечтала о славе. В парке со мною сиживала на лавочке, курила «Суперкрепкие» и часами рассказывала, как создаст ансамбль «Мэджик Токинг», что, утверждала, в переводе означает «Магические Разговоры»… И вдруг менялась в лице и начинала петь таким высоким голосом, будто это подпевки и эхо из «Модерн Токинг». По-английски. И сразу, мол, Дитер Болен то, Дитер Болен се. А правда была другой. И она от этой правды к Дитеру Болену убегала, пряталась в нем.

Потому что она была нищей, худой, из микрорайона, который все называют «Бермудским треугольником». Ее парень, проходимец, каменщик Збышек (с усиками), бил ее. Сидим раз в ботаническом саду над прудиком, у нее на коленях самое ее большое сокровище — здоровенный яркий магнитофон на батарейках. Слушаем этот ее «Модерн Токинг», она поет, потому что на каждой кассете в конце есть так называемые повторы, караоке для самостоятельного пения — каждая из нас может блеснуть! Ей больше хотелось быть Томасом Андерсом. Мне пришлось петь за Дитера. «Ромео и Джульетту» и другие хиты. Она постоянно уплывала в мечты, в нереальность. Что заработает на торговле или найдет кучу денег. Или давай сходим в гостиницу «Вроцлав», может, с немцем познакомимся или миллионером. Вершиной этих мечтаний была стереобашня величиной со шкаф, с проигрывателем наверху, потому что на дворе стояли восьмидесятые.

— И чтобы у меня там были все пластинки, одна к одной, полный комплект. Дитер Болен, «Модерн Токинг». За стеклянной дверцей.