Возраст не помеха - Виктор Сергеевич Мишин

– Неважно. Что ты можешь сказать по поводу обвинения тебя в предательстве?

Ух ты, вот это вопросец, даже с толку сбил, но нас хорошо готовили к поведению на допросах, так что сейчас и проверю, как это работает. Ведь по сути, что немецкий следак, что русский, одна фигня. У него задача – вывести меня на чистую воду, а мне и в болоте пока хорошо, несогласный я.

– Меня не обвиняли в предательстве, я ж ребенок, большевики лишь хотели узнать, откуда я и как смог пройти через развалины в центре города.

– Идиот! В предательстве тебя обвиняют твои сослуживцы, заявившие, что ты перешел на сторону врага!

– Чего? – натурально так охренел я. – Какие сослуживцы, вы о чем? – Мля, эти два дебила из моей команды воскресли, что ли? От моих ножевых ударов встать не получится.

– Старший группы «Б» донес до нас такие сведения. – А-а-а! Ясненько.

– Я в глаза не видел никого из этой группы, понятия не имею, о чем и о ком вы говорите. Нас разделили по приезде в Сталинград, действовать мы должны на разных участках фронта. У каждой группы свои задачи и пути их выполнения.

– Они и не утверждали, что видели тебя у красных. Но находясь у противника, слышали информацию, что в городе на русских работает мальчишка, пришедший со стороны врага, нас то есть. Как ты думаешь, много здесь таких, как ты?

– Чушь собачья, вот что я думаю, господин лейтенант. Понятия не имею, сколько тут в городе мальчишек, но то, что они тут есть, факт, причем вы наверняка об этом знаете лучше меня. По подвалам гражданских сидит тьма-тьмущая. А по факту моей службы… с вашей стороны вообще неблагодарно делать такие заявления. Я выполнял задания немецкого командования. Кто их отдавал мне, обер-лейтенант, гауптман или майор, не важно, офицеры вермахта ставили задачи, и я их выполнял честно и добросовестно. Кто принес сведения о подготовке русских в сквере у железной дороги? Кто разведал и доложил о противнике в кварталах высотных домов? Кто, наконец, сразу после ранения и контузии, принес срочное донесение от передового батальона? – Все перечисленное я проделал так, что и задание фрицев выполнил, и нашим помог, но чтобы придраться ко мне – надо постараться.

– И везде, где ты побывал, наши войска откатились или понесли серьезные потери! – повысил голос жандарм.

Ну да, уже и связали все факты воедино, молодцы падлюки, умеют работать. Придется защищаться наглостью, может, прокатит?

– А может, мне нужно было воевать вместо взрослых мужиков, вместо прославленных офицеров вермахта? Мне не поступало приказа лечь за пулемет, меня для другого готовили. Я умею делать то, что не смогут солдаты вермахта. Простите великодушно, не знал. Где и в чем моя вина? Хоть что-то из моих данных не подтвердилось? Я, двенадцатилетний мальчик, выложил свои наблюдения командиру полка и предупредил его не повторять атаку по железной дороге, он сделал все наоборот, не поверив мне. И что, где сейчас этот майор? – уже закричал я. Пусть, суки, у себя ищут виноватых, мне шить нечего, но расстрелять, конечно, могут и меня. – А после ранения я куда побежал, к русским? Или продолжил выполнять задание?

– Заткнись, – мгновенно отреагировал лейтенант и, кажется, хотел ударить, даже привстал со стула. – Заткнись и слушай.

Я сделал вид, что успокоился.

– Все это очень странно. Действительно, ты был все время на виду, это как раз играет за тебя, а вот вторая группа докладывает по радио неизвестно откуда.

– Интересно, кто бы дал им, неизвестным подросткам, радиостанцию, даже смешно! – фыркнул я. – Я был у русских, смог убедить их оставить меня при себе. Покидал расположение только в моменты атак вермахта, предъявить мне большевики ничего не смогут. Но получить в свое распоряжение рацию? Это смешно, господин офицер, никто не подпустит их близко к радиоузлу. И как они вообще смогли убедить русских, что не причастны к армии вермахта, придя к ним всей группой? У моей группы как раз стояла задача проникать поодиночке, это мы и собирались сделать, да только не смогли. К сожалению, я остался один. Уничтожить, как приказано, командный пункт большевиков мне не под силу, это я заявлял еще куратору. Тот согласился с моими доводами и отменил эту задачу. Как бы я смог пронести взрывчатку и не быть пойманным? Немецкие солдаты так же, как и русские, проверяют всех, кто к ним выходит, разве у меня хоть раз что-нибудь нашли? Вы думаете, легко ползать по-фронтовому, разрушенному городу даже без ножа? Так что это чушь и провокация, вот что такое этот донос на меня. Точнее, я считаю это попыткой дискредитации, попались сами, так еще и других за собой тянут, свиньи! Более чем уверен, что на рации они работали под контролем большевиков. Как теперь выполнять задания вермахта, если русские, возможно, уже ждут меня, чтобы повесить? Сволочи!

– Ты думаешь, что у тебя еще будут задания, наглец? – заулыбался жандарм. А я уже понял: точно будут, причем именно сейчас мне и хотят поставить новую задачу.

– Конечно, или вы считаете меня предателем? Тогда к чему этот разговор, допрос, расстреляйте уже, раз я враг.

– Расстрелять всегда успеем, сначала мы узнаем все, что ты скрываешь, а потом решим. Ты же знаешь, должен был узнать, пока обучался, что у нас много способов заставить людей говорить!

– Ну, тогда пытайте, чего ждать? – скорчил недовольную гримасу я. – Под пытками и дурак вам выложит все, что вы захотите, а не правду.

– Солдат! – жандарм крикнул, и из коридора вошел рядовой с такой же бляхой на груди, как и у лейтенанта. – Увести!

Нет, никаких пыток не было. Меня отвели в маленькую комнату и оставили одного. Буквально через полчаса вошел тот же рядовой и потребовал идти за ним. Пошел. Спина ужасно чесалась, мало того что там недавняя рана, так еще и насекомые пристали. А нам было запрещено использовать немецкий вонючий порошок от вшей, чтобы не вызывать ненужных вопросов у врага, то есть русских. От меня и так воняет и лекарством, и вообще немчурой, но меня-то уже вроде как признали своим, поэтому никто и не спросит о запахах. А вот для немцев все должно выглядеть натурально.

Отдых в «тюрьме» продлился еще сутки, по окончании которых меня вызвали на очередной разговор. Удивления не было, я сам мог удивить кого угодно, ну, и уболтать тоже. Немцы, может, и не поверили мне, но