«Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941 - А. Селлвуд

– Нет. Ждите нашу шлюпку.

– Какое судно?

– Корабль его величества «Антенор».

«Тедди», однако, удалось поквитаться с нами на прощание, и к тому времени, как с ним удалось покончить, наши физиономии пылали ярче, чем лица его офицеров.

Приняв команду «Тедди» на борт, мы отправили ретивого Фелера на борт танкера для установки зарядов. К сожалению, на этот раз его энтузиазм взял верх над разумом, и заряды, более мощные, чем обычно, взорвались с таким зрелищным эффектом, что судно выбросило облако дыма, которое можно было наблюдать на много миль вокруг. Мощная черная колонна могла послужить отличным ориентиром для ищущих нас англичан. Фелер сотворил извержение своеобразного морского вулкана, тем самым вынудив нас быстро уносить ноги с места действия, словно грабителей, при вскрытии сейфа случайно задевших сигнализацию.

Я, наверное, был единственным, кто обрадовался этому неожиданному зрелищу, поскольку получил возможность заснять захватывающие кадры потопления на кинопленку, кадры, которые позднее были использованы в киноверсии «Жестокого моря».[22] Я не получил никакой благодарности за сей шедевр. У меня не спрашивали разрешения его использовать и не заплатили гонорар. Эта часть «конфискованной собственности врага», так же как все остальное, осела в архивах британского адмиралтейства, откуда и была получена. Не знаю, какой военной хитростью воспользовался господин Монсаррат, чтобы получить кинокадры гибели танкера, но одно могу сказать точно: ужасы, изображенные в «Жестоком море», в действительности не существовали. Жертв на «Тедди» не было.

Нам приходилось маскироваться не только под военных, но и под торговых моряков британского флота. Во время своих странствий мы как-то раз изображали британское торговое судно. Для этого нам даже пришлось уничтожить две шлюпки, которые везли с собой из Германии для использования на Тихом океане, поскольку они были бы не к месту на британском торговом судне. Мы даже соорудили в корме весьма убедительно выглядевшее фальшивое орудие на платформе – в точности, как мы видели на своих жертвах.

Капитан Виндзор, однажды заявивший, что ни за что не обманулся бы нашими модификациями силуэта, конечно, если бы располагал нашим первоначальным описанием, посеял семена недовольства в мозгу Рогге. Этим семенам суждено было прорасти во время нашего долгого боевого похода. Мы так никогда и не узнали точно, что именно в силуэте нашего корабля было не так. Возможно, замечание капитана Виндзора было основано на том факте, что суда, построенные на реке Клайд, имеют значительно более низкие поперечные балки, чем наше. Кроме того, на британских судах того времени не часто можно было видеть современный мейеровский нос[23] и крейсерскую корму.[24] Их мостики были ниже и палубы – не такими гладкими. Но, несмотря на такие различия, мы обнаружили, что небольшое количество грима – например, надеть на моряков британские головные уборы и британские же противогазы – дает весьма неплохие результаты.

В деле обмана важнейшим орудием, как охотника, так и дичи, стало радио, и, как показал эпизод с «Оле Якобом» и другими судами, оно тоже могло носить «чужие цвета».

Во время Первой мировой войны об оперативном наращивании сил вполне можно было судить по изменению потока радиосигналов, и Лондон, так же как и Берлин, научился этим пользоваться. Наши собственные методы – в адмиралтействе – заключались в поддержании постоянного потока сигналов все время, независимо от срочности. Соответственно более девяносто одного процента сообщений могли быть просто «наполнителями», например длинными статьями из «Фёлькишер беобахтер», или рекламными объявлениями вроде «Молодая дама предлагает…». Кодовый сигнал в начале текста показывал оператору, получающему сообщение, что на него не следует обращать внимание и можно не терять время на переписывание. Мы приучили своих военных радистов придерживаться единого стиля передачи, избегать существенных изменений скорости и не давать ключей для идентификации отправителя. Это единство, однако, имело ряд недостатков, становившихся очевидными, когда нам приходилось отправлять сообщения, которые, подразумевалось, исходили от других источников, отличных от немецких. Для таких случаев у нас имелись два бывших радиста, служившие на торговом флоте, их мы привезли с собой из Киля. Эти люди брали в руки ключ, когда мы передавали сообщения на Маврикий или в Коломбо. Им было запрещено перенимать обезличенную манеру военных радистов, наоборот, требовалось сохранять свой индивидуальный стиль.

На следующий день после успеха с «Оле Якобом» – это было 11 ноября, годовщина установления перемирия – наши мысли были далеки от мирных. Наши взоры были обращены вдаль, где виднелся мощный столб черного дыма, означавший приближение очень важной жертвы.

Дым, поднимавшийся из трубы «Автомедона», виднелся прямо перед нами, у нас даже не было необходимости менять курс. Через каких-то пару часов мы подошли так близко, что, помедли мы чуть дольше, пришлось бы начать срочное маневрирование, чтобы избежать столкновения.

«Если они выйдут сейчас в эфир, – подумал я, – это будет самоубийство».

Но через несколько секунд после нашего предупредительного выстрела эфир взорвался криком о помощи. Это было отважно. Это было бесполезно. Это действительно было самоубийство.

– Огонь!

И в корпус старого парохода с длинной антикварной трубой полетели снаряды.

Мне уже приходилось видеть суда после обстрела нашими орудиями. Но «Автомедон» выглядел хуже всего. Поднявшись на борт, первое, что я испытал, было изумление, даже, пожалуй, недоумение степенью произведенных нашими снарядами разрушений. «Автомедон» сильно качало, и в такт качке по палубе двигались разорванные тросы и шланги, осколки дерева и металла. Со всех сторон доносилось шипение пара, вырывающегося из пробитых труб. Дымовая труба была продырявлена и стала больше похожа на дуршлаг, пиллерсы были иссечены осколками, а на том месте, где раньше находилась радиорубка, теперь лениво дымилась груда деревянных обломков.

Один из членов абордажной партии обвел глазами разрушения и потрясенно присвистнул. Часть жилой палубы отсутствовала – в ней зияло отверстие с неровными зазубренными краями (как у вскрытой штыком консервной банки) размером с амбарные ворота. Повсюду валялись разорванные и выпотрошенные мешки с песком, сброшенные с пулеметных точек взрывной волной. Их содержимое присыпало бесформенные груды всевозможных обломков и обрывков.

Но самое страшное ожидало меня впереди. Проявив чудеса ловкости и сумев-таки забраться по наполовину разрушенному трапу на мостик, перепрыгивая через дыры, оставшиеся вместо ступенек, стараясь не порезаться об острые, словно бритва, стальные пластины и обходя ловушки повисших электрических проводов, я увидел мертвецов. Все офицеры «Автомедона» были мертвы. Они умерли вместе и сразу, а причиной их смерти стало прямое попадание снаряда в самый центр мостика.