Благородный дом. Роман о Гонконге - Джеймс Клавелл

— Айийя, — пробормотала Однозубая Ян. За свои семьдесят лет она повидала достаточно смертей, чтобы понять: это конец. — Эй, Младшая Сестра! — вежливо позвала она свою подругу и напарницу. — Подойди сюда! Этот старик мертв.

Подруга, шестидесяти четырех лет, согнутая и морщинистая, тоже была ещё полна сил и тоже притащилась в Гонконг из Шанхая. Появившись откуда-то из дождя, она уставилась на старика.

— Похоже, нищий.

— Да. Лучше сказать десятнику. — Встав на колени, Однозубая Ян тщательно прошлась по рваным карманам. Там завалялось всего три гонконгских доллара мелочью, и больше ничего. — Небогато, — вздохнула она. — Ну, ничего. — И Ян разделила мелочь поровну. Многие годы они делили между собой все, что находили.

— А что это у него в левой руке? — спросила подруга. Однозубая Ян разогнула пальцы руки, больше похожей на когтистую лапу.

— А-а, какие-то билеты. — Она поднесла бумажки к глазам и быстро пробежалась по ним взглядом. — Двойная кинелла… — начала она и вдруг захихикала. — И-и-и, этот старый дуралей выиграл первый этап и проиграл второй… Он поставил на Баттерскотч Лэсс! — Обе стали истерически смеяться над проделкой богов.

— Должно быть, бедного старикана хватил удар — меня бы тоже хватил! Айийя, оказаться так близко и так далеко, Старшая Сестра.

— Джосс. — Однозубая Ян снова хихикнула и швырнула билеты в мусорный бачок. — Боги есть боги, а люди есть люди, но, и-и-и, могу представить, отчего умер бедный старик. Я бы тоже умерла! — Обе старухи снова засмеялись, хотя в душе переживали чужую неудачу, и старшая стала тереть грудь, чтобы облегчить боль. — Айийя, мне бы нужно принять снадобье. Иди скажи про старика десятнику. Младшая Сестра, и-и-и, как я устала сегодня. Надо же, так не повезло! Он был близок к тому, чтобы стать миллионером, и что теперь? Джосс! Иди скажи десятнику. Что-то устала я сегодня, — дрожащим голосом повторила она, опершись на грабли.

Её подружка пошла прочь, поражаясь на богов и то, как быстро они дают или отбирают. «Если они вообще существуют, — думала она, уходя. — А-а, джосс!»

Голова болела, но Однозубая Ян продолжала работать. Убедившись, что осталась одна и за ней никто не следит, она метнулась к мусорному бачку и лихорадочно собрала те самые выброшенные билеты, и сердце у неё колотилось как никогда в жизни. Волнуясь, она проверила, не обманывают ли её глаза, правильные ли номера на билетах. Никакой ошибки. Все билеты были выигрышные.

Она так же лихорадочно запихнула их в карман, удостоверившись, что по неосторожности не оставила ни одного в бачке. Проворно набросав сверху ещё мусора, подняла бачок и вывалила его содержимое в другой. В голове при этом бился крик: «Завтра я смогу получить по ним деньги. У меня ещё есть на это три дня! О благословение всем богам, я богата, богата, богата! Там должно быть сто или двести билетов, по пять гонконгских долларов каждый, и по каждому выплачивается двести шестьдесят пять гонконгских долларов… То есть, если билетов сто, это будет двадцать шесть с половиной тысяч гонконгских долларов, а если двести — пятьдесят три тысячи гонконгских долларов…»

У неё закружилась голова, и она присела на корточки рядом с трупом, опершись на стену и не замечая его. Она понимала, что сейчас не осмелится пересчитывать билеты, на это не было времени. Дорогa была каждая секунда. Следовало приготовиться.

— Будь осмотрительнее, дура старая, — пробормотала она вслух и тут же чуть не ударилась в панику.

«Перестань говорить вслух! Будь осторожна, или Младшая Сестра заподозрит… О-хо-хо, а что, если она сейчас делится с десятником своими подозрениями? Ох, что же мне делать? Удача улыбнулась мне, я обнаружила этого старика… Айийя, как же быть? Они ведь могут и обыскать меня. Если увидят в таком состоянии, наверняка заподозрят…»

Голова раскалывалась от ужасной боли, волной накатила тошнота. Рядом были туалеты. Она с трудом встала на ноги и поковыляла туда. За её спиной рылись в мусоре и наводили порядок остальные уборщицы. Завтра все они придут сюда снова, потому что работы останется ещё много. Ей нужно выйти на работу в девять утра. В пустой туалетной комнате она вытащила билеты, завернула их в тряпицу, нашла в стене шатающийся кирпич и положила сверток за него.

Только благополучно выйдя на улицу, она снова смогла свободно дышать. Подошел десятник с её подругой. Внимательно осмотрел старика, тщательно обыскал его карманы и нашел сложенный кусок фольги, который они не заметили. В нем была щепотка «белого порошка».

— С этого можно получить два гонконгских доллара, — сказал он, прекрасно зная, что доза стоит все шесть долларов четыре цента. — Мы их разделим: семьдесят процентов мне, тридцать вам двоим.

Однозубая Ян для приличия поспорила. Договорились, что он постарается выручить три доллара десять центов, шестьдесят процентов оставит себе, сорок отдаст им. Удовлетворенный, он удалился.

Когда женщины снова остались одни, старуха помоложе стала просеивать мусор.

— Что ты делаешь? — спросила Однозубая Ян.

— Да вот хочу проверить билеты, Старшая Сестра. Зрение-то у тебя не очень.

— Ну давай, — пожала плечами Однозубая Ян. — Здесь я уже убрала, пойду вон туда. — Своим грубым пальцем она указала на груду мусора под рядом сидений.

Другая старуха поколебалась, а потом потащилась за ней, и теперь Однозубая Ян чуть не фыркала от радости, понимая, что она в безопасности.

«Завтра снова зайду туда. Скажу, что с желудком нехорошо. Заберу свое богатство и домой. Ну и что же мне делать с такой кучей денег?

Первым делом надо заплатить аванс за два платья как у гуйлао для Третьей Внучки взамен на половину её доходов за первый год. Она станет прекрасной шлюхой в дансинге „Гуд лак“.

Второй Сын больше не будет горбатиться чернорабочим на стройке на Коутуолл-роуд. Он, Пятый Племянник и Второй Внук станут строителями. В течение недели мы внесем аванс за участок земли и начнем строить дом…»

— Ты, похоже, очень довольна, Старшая Сестра.

— Ох, Младшая Сестра, конечно. Кости болят, мигрень, как всегда, мучает, желудок расстроен, но я жива, а тот старик мертв. Это урок богов. Беру всех богов в свидетели: когда я сначала увидела его, в самый первый раз, решила, что это мой муж. Он умер, когда мы бежали из Шанхая пятнадцать лет назад. Ну, думаю, привидение! Чуть богу душу не отдала: ведь они с этим стариком ну просто близнецы!

— Айийя, какой ужас! Какой ужас! Привидения! Все боги обороните нас от привидений!

«О да, — думала Однозубая Ян, — привидения — вещь ужасная. Так о чем это я? О да… Тысячу оставлю на кинеллу на следующую субботу. А из того, что выиграю, куплю… Зубы себе вставлю! И-и-и, вот будет здорово», — хотелось ей крикнуть вслух, и от сдерживаемого удовольствия она чуть не грохнулась в обморок.

Всю жизнь, всю её жизнь, с четырнадцатилетнего возраста, когда приклад маньчжурской винтовки вышиб ей зубы во время восстания против иноземной династии Цин, её называли Однозубой. Ян всегда терпеть не могла эту кличку.