Ведьма внутри меня - Ника Маслова

Я молчала. Не стала даже повторять всё то, во что он то ли верил, то ли не верил.

Он открыл дверь — и закрыл её, вновь повернулся ко мне. Он улыбался, говорил негромко, без гнева:

— И ещё, чтобы уже всё расставить по своим местам между нами. Теперь я знаю, почему вы мне отказали. Прежде я думал, это потому, что другой ваш любовник, Вилар, пожелал за мой счёт самоутвердиться. А теперь почти уверен, что у вашего отказа была другая причина — и это сестра Катарина, та помощь, которую вы привыкли оказывать ей, и те силы, которые у неё черпали для своего колдовства. Ну и конечно, главной причиной стало то, что, когда вы заполучили возможность увидеть чужие книги, я стал вам не нужен.

Он выглядел спокойным и сильным, словно всё это — в прошлом и больше его не волнует. Но я знала, как выглядит рана, которая не заживает.

— Майри могли вынудить отказаться от вас, — сказала я. — Её поведение — до невозможности глупое и непродуманное по последствиям. Она демонстративно отказала вам и тем самым показала другим возможным претендентам на руку и сердце, какое оно у неё злое. А если вы правы, и Катарина обладает колдовскими силами и отдаёт их Майри, то тем более сделанный Майри выбор — чудовищно глупый. Вы защитили бы её от Катарины. Мне кажется, вы даже смогли бы принять, что ваша любимая женщина обладает такими силами. И вы сами говорили, что Майри с вами было хорошо. Отказав вам, она потеряла больше, чем вы. А потом сотворила что-то ужасное — вообще без каких-то логичных причин. Словно её вынудили это сделать. Вы не думали, что она оказалась во власти человека, которому не смогла противостоять, и выполняла всё, что он ей говорил делать? Вдруг Майри — жертва, всего лишь инструмент, а кукловод кто-то другой.

— Вы теперь всегда будете говорить о себе в третьем лице?

Какой он упрямый!

— Я так буду говорить о ней — той Майри, которую не помню и которую не понимаю. А вы, чтобы не путать нас, называйте меня как-то иначе.

— И как же? Маймай? — Дэбрэ невесело рассмеялся. Не верил мне, это чувствовалось даже на расстоянии.

— Нет. Маймай — это кличка, подходящая только кошке или собаке. Пожалуйста, называйте меня Майей. Пусть с этой минуты я буду Майей для вас, Дамиан.

Кажется, ему не понравилось, что я назвала его по имени. Или слишком понравилось, и он захотел это скрыть за будто закаменевшим лицом и тёмным взглядом. Так или иначе, но он никак не исправил меня. Вообще ничего не сказал.

Дэбрэ вышел за дверь, и я закрыла болтливый рот руками. Мамочка дорогая, что я наделала! Он так совсем скоро поймёт, что Майри и Майя — разные люди, и снова спросит про железных птиц. А с другой стороны…

Я села прямее, глубоко вдохнула.

Да, всё не так и плохо. Теперь я могу никем больше не притворяться. Теперь я Майя — сначала для Дэбрэ, потом для Софи, а затем — как знать — и для всего мира.

В голове иногда вспыхивало воспоминание о признании Дэбрэ: «У нас была любовная связь», но я старалась вообще не думать об этом. Села на постели, взяла в руки молитвенники и постаралась сосредоточиться на них. Дело шло плохо. Я читала и вязла в словах, иногда вообще ничего не понимала. Стихи показались мне более чем странными для мира, в котором женщин с магическими способностями объявляют ведьмами. Да и вообще — странными.

Семнадцатый стих начинался так:

Есть лишь одна Сила,

Она живет в облаках и дожде,

Во влаге земли, в корнях и бутонах,

Она гонит ветер,

Она горит в пламени наших костров.

В ней есть и мужское, и женское,

Она — Богини и Бога,

Сестры, Возлюбленной, Жены и Матери,

Защитника-Воителя-Мага, Возлюбленного Мужа, Отца…

Ну и остальное, в том же эзотерическом духе. И если я должна была из этого почерпнуть нечто полезное, то, кажется, кое-кто позабыл дать мне инструкции по переводу с вот этого странного на человеческий.

К слову, читать я могла. Как и говорить — чем пользовалась с самого начала, но вопросов: «А как это вообще возможно?» — себе не задавала, было не до того.

Над некоторыми буквами стояли галочки, точки — и одна, и две, и какие-то запятые наоборот, и я могла бы поклясться, что этот язык — не русский и не английский. Французский, возможно? Не уверена, скорей всего, какой-то другой. Как Майя Белохвостикова я его точно не изучала, но, попав сюда, перестроилась так естественно и легко, будто смена языка — стандартная опция приложения «Перейди в другой мир».

Дэбрэ узнал тело Майри — значит, физически я сюда не пришла. Только душой, которая заняла тело с такой лёгкостью, будто оно и прежде было моим. Но моё, изломанное после катастрофы, находилось, скорее всего, в маленькой душной квартирке, а здешнее моё — здоровое и красивое — с комфортом располагалось на кровати, и в любой миг при желании я могла встать и куда угодно пойти.

Как всё это возможно — уму непостижимо.

Нет, всё. Лучше об этом не думать. Не ломать мозг почём зря.

Что-то мне подсказывало, что поднятые вопросы сродни детским: «А почему небо голубое? А зачем лягушки квакают?» Лучший ответ на выбор: «Потому что», или «Вырастешь — узнаешь». А вот про визуальные эффекты преломления солнечных лучей в верхних слоях атмосферы и особенностях размножения жаб — не надо распространяться. Дети не о том спрашивают. Им всего лишь важно озвучивать всё, что они видят. Они готовы принять мир таким, какой он есть.

«Будьте как дети». Не помню, кто это сказал, но папа его слова не раз повторял, когда сталкивался с чем-то хитро вывернутым, так что сразу не разберёшься. И я собиралась сделать точно так же — принять всё происходящее так же легко, как для себя открывает мир ребёнок. Небо голубое. Лягушки не мяукают, а квакают. Я могу говорить и читать на этом языке. Это факты, а почему так: захочешь — узнаешь, но не сейчас, а потом как-нибудь.

Я попала сюда — это факт. Моя цель — здесь и остаться. Ну а способ — понять, что может мне угрожать, и устранить угрозу.

Вот и отлично. Хороший продуманный план. К выполнению приступаю.

Майри сказала Катарине, что вернётся через три дня, максимум — через семь. Она сформулировала это иначе — неважно, суть от выбора слов не менялась.

Я попала сюда, нарисовав пентаграмму так точно и правильно, как и Майри на полу в тюремной камере, использовав для этого смесь грязи и собственной крови. Кстати, порезы на руках, ближе к сгибу локтя, оставались болезненными, но затягивались хорошо.

Как известно, где вход, там и выход. Логичней всего предположить, что для обратного обмена телами мы вновь должны нарисовать одинаковую пентаграмму. Я — здесь, она — там.

Только никаких пентаграмм я рисовать не собиралась. И до того не собиралась, а сейчас даже в их сторону не посмотрю. Буду отпрыгивать от всех случайно увиденных с криками и делать такой же жест, как и все здесь — как будто отбрасываешь от себя что-то до невозможности мерзкое. Вот и весь план, что мне нужно делать — не рисовать пентаграммы и даже на них не смотреть.