Мечник. Око Перуна - Вадим Долгов

Илья сначала упирался, но потом пошел – кто бы посмел пренебречь приглашением князя?

Друзья остались ждать на торговой площади. Час тянулся за часом. Народ постепенно редел. Наконец все вокруг обезлюдело, и только веселая маленькая собачка сновала под опустевшими столами, вгрызаясь то в одну, то в другую кость, оставшуюся от пира. Видно было, что это счастливейшее создание на всей Земле. Других развлечений, кроме как сочувствовать собачьему счастью, у Доброшки с Белкой не было. Алеша улегся на лавку и смотрел на облака. Вечерело.

Илья вышел из ворот, когда солнце уже село за горизонт. В небе догорали последние отсветы вечерней зари. Илья был во хмелю, и преизрядно, шагал с трудом, всей тяжестью опираясь на руку той самой худенькой женщины с прекрасными глазами. Позади, держась за подол, топал ее малыш. Удивительно было смотреть: худая как тростинка рабыня вела похожего на гору Илью. Вела и не гнулась, не охала. Кажется, если было бы нужно, так подхватила бы его на руки и несла бы туда, куда нужно, и держалась бы столько, сколько нужно.

У ворот детинца Илью ждали Доброшка, Алеша и Белка. По мере того как торговая площадь опустела, ожидание становилось все более напряженным, а ожидающие – все более хмурыми. Стало заметно холодать.

К тому моменту, когда согбенная под тяжестью съеденного и выпитого фигура Ильи появилась в проеме ворот, Доброшка и Алеша уже миновали ту стадию, когда человек склонен шумно выражать свое недовольство и набрасывается на виновника своих переживаний с укорами. Илью встретили угрюмым молчанием, которое, впрочем, сам колохолмский воевода вряд ли способен был заметить. Он что-то лепетал и охал, пока наконец женщина не усадила Илью на лавку.

Первой нарушила молчание Белка:

– Ну что, Илья, хороши ли были меды у воеводы? Впрочем, чего я спрашиваю, и так видим, что хороши.

Илья с трудом поднял голову, посмотрел на Белку:

– Не надо сердиться, друзья. Серебро – это вам серебро… – язык его сильно заплетался.

– Какое еще серебро? О чем ты говоришь?

– Экая ты, Белочка, смешная… Разве ж ты не знаешь, что такое серебро?

Белка уперла руки в бока и затараторила:

– Хорошенькое дело! Мы его тут ждем-пождем, а он там угощается! Хорош воевода. Сам на пиру, а дружину свою бросил под забором ночевать. Мы тут комаров кормим, а он там разносолы пробует! Полдня его ждем. Уж и не знали, что с тобой приключилось! Может, сидишь в порубе за то, что на князя варяжского руку поднял, может, и в живых тебя нет! А мы тут думай-гадай. Отплывать давно пора, люди Ворона по следам идут, не ровен час нагонят. И что тогда делать? Измарагдами не отделаемся, Ворон – он нам все припомнит, когда догонит.

Илья, который, казалось, пребывал в сладкой хмельной дреме, услышав про Ворона, разлепил глаза и, с трудом ворочая языком, вымолвил:

– Не… догонит.

– Почему?

– Потому.

– Почему – потому? – Белка с досадой топнула ножкой.

– Потому, что дальше мы поплывем с варяжским князем. Он, – Илья с силой потер щеки, чтобы взбодриться, – он берет нас с собой. Дружина у него такая, что и десяти Воронам его не одолеть. Завтра утром отправимся, а теперь будем спать.

Сказавши это, Илья повалился на бок и тотчас уснул. Остальные устроились вокруг, прямо под открытым небом. Укутавшись в плащи, заночевали прямо на площади.

Утром первым проснулся Илья. Его мучила сильнейшая жажда. Он пробрался к колодцу и долго жадно пил прямо из деревянного ведерка, шумно глотая ледяную колодезную воду.

Вслед за ним проснулись и все остальные. Илья поведал историю вчерашнего пира. Оказалось, на пиру неистощимый на выдумки варяжский князь придумал новое состязание: кто больше выпьет меду. Илья и не думал в нем участвовать, но его не могли оставить в покое – всем хотелось посмотреть, много ли сможет выпить человек, уложивший варяга кулаком.

Пуще всех настаивал Харальд, а потом к нему присоединился и сам воевода Воебор. Как узнал, что Илья ему в некотором смысле ровня и сотоварищ по службе, так принялся кричать (тоже, понятное дело, находясь в изрядном подпитии), что больше княжеского воеводы никто на свете принять меду не сможет. Что он и сам раньше здоров был пить, да теперь вот здоровье уже не то. Просил Илью постоять за честь русских воевод и всякое такое. Победителю обещал отсыпать гривну серебра.

Деваться было некуда. Каждому налили по полуведерной братине. Начали наперегонки пить. Варяжский князь не допил и половины – не сдюжил и уснул прямо за столом. Дольше всех держался давешний дьяк. И он, безо всякого сомнения, вышел бы победителем, если бы еще на пиру не напился и не наелся так, что живот его выглядел как надутый шар. Он пил жадно до тех пор, пока мед не пошел у него из носа. И очень переживал, что больше в него не вмещается.

Илья полведра (то есть, по нынешним меркам, шесть литров) выпил без особого труда, поклонился воеводе, спящему князю, грустно глядящему на недопитый мед дьякону и, взяв награду, двинулся к выходу. Мед у воеводы оказался коварным. Поначалу Илья ничего особенного не ощутил. Только веселое бульканье в животе. Но когда по бесконечным переходам Воеборовых хором он наконец выбрался на свежий воздух, ноги отказались ему служить. Он вполне мог провести ночь на крыльце или на завалинке. Но тут откуда ни возьмись появилась законно теперь принадлежавшая ему рабыня и подставила свое плечо.

Рабыню, оказалось, звали Предславой. Судьба ее была печальна. Родилась она в Новгороде. Отец ее был рыбаком. Хаживал по озеру Нево, по Ладоге. Но серебра в доме не водилось. Жили – не голодали, да и ладно. В четырнадцать лет встретила она своего Гостяту, княжеского сокольничего. Веселый был, на коне скакал как вихрь, каждой птице умел свое слово сказать, слушались они его. Бывало, выедут они вместе на превысокий холм, запустят сокола, так и сами будто вместе с ним под облаками летают. Хорошо было, весело. Каждый день как праздник. Вошла в его дом как хозяйка. Про то, что у сокольничего была уже жена, знала, но как-то не думала, чем это может в конце концов обернуться.

Любимый мужчина неожиданно умер. В доме воцарилась жена, которая до тех пор жила где-то в своих селах. Предслава с сыном собралась было вернуться домой к отцу, да не тут-то было. Прежняя жена молодой сопернице не смогла простить: обвинила в покраже золота. Поволокла на княжий суд. А там уж все было договорено. Подкупленные люди показали, что она и в покражах виновата, и зелейница, и наузница. Это последнее было отчасти правдой. Знала Предслава от покойной матушки, как снадобья лечебные варить, как худую кровь пускать, как роженицам помогать, когда настанет пора от бремени разрешаться. Все это ей припомнили. И осудили продать в холопы вместе с сыном. Плакала, молила, ничего не помогло. В былые времена муж ко князю бы на двор побежал, да не было уже на земле его, заступника. Зато у прежней жены и княжеские вирники, и архиепископские служки в обожателях ходили. Быстро все обстряпали. Вчера еще свободная, а теперь раба. Тут и сарацинский купец как раз из Новгорода отправлялся.