Сто страшных историй - Генри Лайон Олди

– Как пройти к дому старосты? – крикнул я.

Сразу несколько рук указали нужный дом. Поначалу у меня сложилось впечатление, что крестьяне куда-то собрались. Да, собрались, вместе с собаками и домашней скотиной, и лишь наше появление остановило их. Глупости, конечно. Куда идти жителям деревни, забытой в горах, на ночь глядя? После знакомства с печальным людоедом мне повсюду мерещилась всякая ерунда.

Староста ждал во дворе. Похоже, кто-то побежал вперед сообщить ему о гостях. Когда мы вошли, он сделал три шага навстречу, непрерывно кланяясь. При этом староста удивительным образом сохранял достоинство и уверенную осанку.

Он и есть опекун Ран, моей невесты, решил я. Бывший самурай, а может, вовсе не бывший. Бедные ронины, лишившись господина и жалованья, рисковали умереть с голоду. В особенности это грозило тем, кто был отягощен семьей. Не найдя службы, они, если владели ремеслом, открывали в городах мастерские – или уходили в деревни, ища пропитания там. Кое-кто даже подавал прошение о перемене сословия, становясь ремесленником или торговцем. До статуса крестьянина старались не опускаться, брезгуя выращивать рис или просо. Вместо этого деревенские ронины строили и чинили дома, в которых была вечная нужда, а также охотились с луком и стрелами. Всегда оставалась надежда, что в о̀круге или княжестве случится что-то необычайное – и твои руки, отвага и усердие понадобятся господину.

А кто возьмет на службу жалкого крестьянина? Времена кровавой смуты, когда подобное возвышение было возможно, стали седой древностью.

Родители Ран не доверили бы дочь человеку, добровольно отказавшемуся от самурайского статуса. Такие гордые люди, как они, для кого смерть была лучше жизни в телах «волосатых варваров», никогда не поступили бы столь низко. Вероятно, сохранив сословную принадлежность, староста вел себя сообразно правилам, утвержденным еще позапрошлым сёгуном для таких случаев – не возделывал землю собственноручно, не торговал плодами и зерном, но возглавлял деревню как глава общины, решая споры и устраняя разногласия.

Если так, я зря принял его за ронина. Он вполне мог состоять на службе у клана Мацумаэ, заправляющего всем на Эдзоти, в качестве самурая низкого ранга.

– Я Дадзай Хисаси, – звучно объявил староста, подчеркнув, что имеет не только имя, но и фамилию. – Полагаю, вы, молодой человек – Торюмон Рэйден, жених девушки, отданной под мою опеку. Или я ошибаюсь, и вы просто посланец жениха?

– У вас зоркий глаз и острый ум, – я поклонился в ответ. – Да, я Торюмон Рэйден. Прошу прощения за то, что мой отец, а также уважаемый сенсей Ясухиро не смогли приехать сюда. Поверьте, они уже собирались в дорогу! Но обстоятельства службы, а также семейные неурядицы…

Староста замахал руками:

– Не надо извинений! Если они не имели возможности отправиться в путь, это несомненно диктовалось важнейшими причинами. Судя по маске вашего слуги, вы дознаватель службы Карпа-и-Дракона. Почетная должность! Но кто же святой монах, которого мы видим рядом с вами?

К этому времени Широно успел развязать узлы своего банного полотенца и с превеликой осторожностью поставил старика на землю. Святой Иссэн топтался на месте, желая размять ноги, и поглядывал вокруг. Во двор уже набилось полдеревни. Вторая половина торчала за забором, ловя каждое слово.

– Я недостойный монах по имени Иссэн, – повторил настоятель слова, сказанные им отшельнику. – Зная, что жениху неприлично отправляться за невестой в одиночестве, я предложил ему свои скромные услуги.

– Уверен, вы не простой монах, – староста еще раз подтвердил свою прозорливость. – Само небо привело вас к нам! Завтра мы будем нуждаться в молитве человека, подобного вам…

Деревня людоедов, с ужасом предположил я. И все хотят, чтобы святой Иссэн молился за них. Куда мы попали?!

От ужасных предположений меня отвлек юноша, объявившийся на крыльце дома. Стройный, низкорослый, в шапке, надвинутой на лоб, он, казалось, был возбужден сверх всякой меры. В руках юноша держал рогатину, изготовленную из длинной ветки, и некий громоздкий предмет, который я видел впервые.

Поставив рогатину перед собой, юноша установил предмет на нее. Больше всего эта странная штука напоминала духовой инструмент, сложный сверх всякой меры. Ствол, откуда должны нестись звуки, напоминал ствол хитирики[1], только не круглый, а шестигранный. Добавлю, что ствол у хитирики довольно-таки маленький, а тут он был достоин великана и сделан не из бамбука, украшенного корой вишневого дерева, а из железа. При помощи бамбуковых штифтов ствол крепился к ложу из красного дуба, которое заканчивалось странно изогнутой рукоятью. В начале ствола располагался хитрый механизм из латуни, похожий на причудливый дверной замок.

Я уж было счел что механизм регулирует высоту звука, но тут юноша зажег фитиль, крывшийся в механизме, и сдвинул в сторону тускло блеснувшую крышку, закрывавшую часть латунной диковины. Что-то выкрикнув, он припал щекой к рукояти, и я понял, что имею дело вовсе не с инструментом, чье назначение – развлекать публику приятной мелодией, а с инструментом, чье назначение – убивать.

Передо мной было хинава-дзю, фитильное ружье[2]!

Отец рассказывал, что в незапамятные времена, до пришествия будды Амиды и воцарения нового закона, подобные ружья использовались для войны. Отец называл их не только хинава-дзю, но и тэппо, уточняя, что так зовется оружие, изготовленное по образцу южных варваров, а также танэгасима, по названию острова, где южные варвары торговали с нами, пока Чистая Земля не попала в кольцо блокады. Позднее ружья утратили всякий смысл: стрелять так, чтобы наверняка оставить противника в живых, было решительно невозможно, а значит, стрелок рисковал больше намеченной жертвы.

Святой Иссэн, когда я в свое время заговорил с ним о хинава-дзю, добавил, что ружья использовала знать для охоты, но это увлечение быстро сошло на нет, уступив место луку и стрелам.

И вот: передо мной ружье и стрелок!

Я сорвался с места так, словно мне в зад вставили второй фитиль и подожгли. Все мысли, какие были, исчезли из головы, оставив после себя гулкую пустоту. В два прыжка преодолев расстояние до крыльца, я взвился в воздух – и всей тяжестью обрушился на безумного стрелка. При падении я не только снес с ног его самого, но и сбил рогатину, отчего ружье упало вниз, во двор. Навалившись на сумасшедшего, я не сомневался, что скручу его без особых усилий – ровно до тех пор, пока маленький, но твердый локоть не расквасил мне нос, а колено, тоже маленькое и твердое, чуть не лишило меня возможности порадовать мою матушку внуками.

Вывернувшись, стрелок кинулся к ружью, но его уже поднял староста.

– Что ты себе позволяешь! – заорал он на юношу. – Как тебе не стыдно?

– Тэнгу! – вместо ответа стрелок указал на Широно. – Вы что, ослепли? Не видите, что это тэнгу? Убейте его! Убейте сейчас же! Или дайте мне сделать это!

Корчась от боли, я недоумевал: откуда безумцу известно, что Широно – тэнгу? Неужели он обладает даром прозрения?