Ветер полыни - Алексей Пехов

— От этого можно избавиться?

— Нет. Плетение может снять лишь тот, кто наложил.

— Ты хочешь сказать, что даже Проклятые бессильны?

— Не знаю, — подумав, ответила она. — Но я думаю, что никто, кроме того, кто наложил заклятье, мне не поможет.

— И после этого ты будешь меня убеждать, что Ходящие не владеют темной магией? — вздохнул я, поставив опустевшую бутылку на пол.

— Буду. Ни один сдисский некромант не способен прочитать «искру» другого и использовать ее для себя. Это умеют делать только выходцы из Радужной долины.

И эти чванливые твари смеют говорить, что следуют дорогой добра?! Как бы не так!

— Если Мать способна на такое волшебство, то, значит, может точно также подчинить себе любого волшебника? А то и всех?

— О нет. Иначе вся Башня давно бы плясала под ее дудку. Подобное можно провернуть только с теми, у кого темная «искра». С Ходящими и Огоньками такой фокус не пройдет.

— Мы вырвемся, — с ожесточением процедил я сквозь стиснутые зубы. — Рано или поздно! Она нас не остановит!

Мы покинули комнату, когда засыпающее солнце наполовину скрылось в Устричном море, окрасив небо и воду всеми оттенками красного.

Как только вышли в коридор, точно по волшебству, появилась уже знакомая нам девушка-Огонек.

— Следуйте за мной.

Девчонка-проводница, видно, желая нам досадить, выбрала самую долгую дорогу. Прежде чем мы, наконец, очутились в высоком, снежно-холодном, ярко освещенном магическими светляками зале, за окнами успело стемнеть. Пол здесь был выложен разноцветной плиткой, над головой раскинулись мраморные мостики и галереи. Многочисленные витражные стекла из-за подкравшейся с улицы тьмы, несмотря на яркое освещение, оставались тусклыми и невыразительными. За распахнутыми настежь створками Светлых ворот царила теплая, напоенная стрекотом цикад, летняя ночь. До нее было не больше пятидесяти шагов.

Заметив нас, подошел начальник караула гвардейцев и спросил у Огонька:

— Это те люди, госпожа?

— Да, — ответила она, а затем холодно обратилась к нам:

— Идите за господином лейтенантом. После того, как он отдаст принадлежащее вам, можете быть свободны. На выходе вас встретят и устроят на ночлег. Завтра с утра придет господин Шен, и вы отправитесь в дорогу. Это все.

Гвардеец привел нас к скрывавшемуся за левой колоннадой мраморному столику. Увидев, что лежит на нем, я радостно присвистнул.

Здесь оказался кинжал, вещмешок Лаэн, арбалет морасских мастеров, добытый нами в драке с гийянами, пришедшими по нашу душу, моя поясная сумка и, о чудо, — потерянный в бою возле дома Йоха метательный топорик. Ему я обрадовался точно старому другу. Как-никак, этот у-так[14]вместе со мной еще со времен войны в Сандоне. Я успел сродниться с ним, и его потеря меня несказанно огорчила. Колдуньи, сами того не желая, смогли преподнести мне подарок.

— Забирайте и проваливайте, — распорядился гвардеец.

Я засунул топорик за пояс, подхватил лук и, дождавшись жену, отправился в сторону врат. По дороге ждал, что нас окликнут и обязательно остановят, но ничего подобного не произошло. Солдаты не обратили на нас никакого внимания. Сделав последний шаг, я вышел из Башни.

Остановился, вдохнул полной грудью ночной воздух.

Душно. Кажется, будет гроза.

На каменной скамейке, забравшись на нее с ногами, сидел Лук, остервенело грыз яблоко и одновременно что-то пытался втолковать мрачному Га-нору. В какой-то момент он бросил взгляд в нашу сторону и заорал, перебудив всех Ходящих в округе:

— Ну, наконец-то, лопни твоя жаба! Я уже начал думать, что вас съели!

— Вижу, Уг хранит вас, — поприветствовал северянин, когда мы подошли.

— Вроде того, — ответил я. — Хотя сомневаюсь, что твоему богу есть дело до таких, как мы.

— Он ценит хороших воинов, какой бы веры они не были, — невозмутимо ответил рыжий.

— Не знаю насчет Уга, — Лук зашвырнул огрызок яблока в кусты. — Но я ужасно рад вас видеть, лопни твоя жаба!

Удивительно, но на этот раз я мог сказать ему то же самое.

Я был ужасно рад их видеть, лопни твоя жаба!

Нара за три до рассвета горизонт расцвел бутонами зарниц. Яркая череда вспышек безжалостно разорвала бархат ночи, заставляя стоящих на стенах стражников прикрывать глаза и шептать молитвы Мелоту. Спустя несколько минок, до Альсгары доползло ослабленное расстоянием ворчание разбуженного грома. Ненастье стремительно надвигалось с востока, все ближе подступая к спящему городу. И, наконец, небеса разверзлись, обрушивая на землю потоки воды.

Гроза с громом и молниями бушевала до самого утра, а затем ушла в море, оставив после себя низкие свинцовые тучи и бесконечный дождь, промочивший все, к чему ему удалось притронуться.

Тиф стояла возле разбитого окна, глядя на деревья в заросшем саду. По листьям умиротворенно шелестели капли, и от этой безмятежной картины Проклятой становилось еще тошнее.

Она ненавидела такую погоду. В последний день битвы под Брагун-Заном все было точно также. Тогда льющейся, точно из ведра, воде радовалась только Гинора. Холера всегда была веселой и неунывающей, и это свойство характера учительницы Ретара вечно раздражало Тиа. Теперь-то она может себе признаться, что просто завидовала рыжей, не умея находить радость в простых приятных мелочах.

Впрочем, Гинора довеселилась. Ее кости давно перемололи болота Эрлики. А жаль. Лучше бы на месте Бича Войны оказался Рован или Митифа. Ничтожествам самое место среди топей. Составят чудесную компанию болотным духам, пиявкам и лягушкам.

Тиф хмуро потрясла головой. Звезда Хары! Что-то в последнее время она слишком часто вспоминает наставницу Ретара. Не к добру это. Ох, не к добру! Когда часто думаешь о мертвых, они возвращаются из-за грани и приходят к тебе. Встревоженный этими мыслями дух Порка заворочался в наброшенном на него сне и тихонько заскулил. Тиа несколькими легкими движениями, успокоила его и покрепче стянула цепи.

За ее спиной вежливо кашлянули, но Проклятая все так же продолжала изучать сгорбившийся под дождем заброшенный сад. Она поняла, что начинает ненавидеть это место. Слишком многое с ним связывает.

Ее прошлая, такая счастливая и беззаботная жизнь навсегда осталась среди старых деревьев и груды камней, которую теперь рискуют именовать домом. Растворилась среди них и навсегда исчезла, зарытая на кладбище несбывшихся мечтаний и надежд.

В такие минки она ощущала себя древней старухой. Тиа ал’Ланкарра уже давно сгорела в очаге ненависти и злобы. Осталось лишь безжалостное, ни на что, кроме разрушения, не способное чудовище.