Умереть - непозволительная роскошь - Марина Воронина

Чем бы все это закончилось — неизвестно, но наконец-то проснулись надзиратели. Загрохотали железные засовы, и металлическая дверь с грохотом распахнулась. В камеру ворвалось четверо милиционеров.

— Стоять, шалашовки! — заорал главный надзиратель.

— По местам!

— Разойдись!

Подследственная публика мгновенно кинулась на нары, стараясь всем своим видом показать, что к этому ЧП не имеет никакого отношения. Мало того, женщины стали обвинять во всем Грушу.

— Мы ни при чем!

— Это все она!

Пожилой майор Хомутов, маленького роста, но довольно крепко сбитый мужчина, поднял вверх руку.

— Молчать, шалавы!

Все замолчали. Груша поднялась и, вытирая кровь, пошла на свое место, а Ершова с обезумевшими глазами тихонько вжалась в стенку.

— Что здесь произошло? — строго спросил майор Хомутов.

Бабы снова загалдели:

— Она новенькую ударила!

— Груша виновата!

— А новенькая защищалась!

— Так ей и надо!

Хомутов начал терять терпение и, гневно топнув ногой, энергично замахал руками.

— Молчать, бабы!

Все стихли, и в камере раздавались только тяжелое сопение и нервное покашливание.

— Что произошло, Иванова? — обратился к Груше майор Хомутов.

Груша вытерла рукавом кровь и как-то незлобно ответила:

— Эта дура, мне кажется, нос сломала!

Мужчина повернулся к Екатерине и понимающе закачал головой.

— А, Ершова… — многозначительно произнес майор, — все никак не угомонишься?

Катерина перевела дух и, проглотив сухой комок, растерянно произнесла:

— Товарищ майор, я здесь ни при чем!

Мужчина ехидно усмехнулся и обратился к своим подчиненным.

— Слышали, мужики, она невиновна! — грубо произнес он. — Замочила столько людей, что другому хрену хватило бы на всю жизнь!

Ершова отрицательно замотала всклокоченной головой.

— Я не виновата!

— Разберемся!

Он резко развернулся и указал пальцем на Ершову и Грушу.

— Старшина Павлин…

Вперед вышел здоровый молодой милиционер.

— Я.

— В карцер!

— Обеих?

— Да!

Ершова закричала.

— Я не виновата!

Один из милиционеров подтолкнул Катю в спину.

— Давай, топай!

Старшина Павлин подгонял пострадавшую Грушу.

— Пошли!

Груша удивленно и наивно выпучила свои большие карие глаза.

— А меня за что? — возмутилась уставшая побитая баба.

— За все хорошее!

— Не имеете права, хренососы! — не унималась буянка, но все же пошла на выход. — Я буду жаловаться на вас, менты продажные!

Старшина грубо подтолкнул подследственную.

— Шевели копытами, параша безмозглая! — выкрикнул Павлин.

Груша отмахнулась локтем.

— Но, но.., без рук, гад! — недовольно повысила голос рыжеволосая Груша. — Я тебе не шалашовка какая-нибудь!

— Ладно, шлепай-шлепай, Шапокляк! — усмехнулся старшина и вывел женщину из душной камеры.

Дверь с грохотом затворилась, но еще долго слышалось, как Груша огрызается с надзирателями. Голоса новенькой совсем не было слышно.

Целый день Вахрушев носился по городу и вдруг понял, что сильно проголодался. Да это было и немудрено: сегодня за целый день он выпил только чашку кофе.

Проезжая на своем стареньком «Жигуленке», Евгений остановился возле небольшого бистро у метро «Боровицкая». Заказав себе парочку бутербродов с ветчиной и двойной кофе, он быстро проглотил еду и вышел на улицу.

Обычно после еды у человека появляется сонливость и бездействие. Для капитана пища, наоборот, стала катализатором его активности. Впрочем, его мозг был постоянно занят обдумыванием плана спасения Кати Ершовой. Вахрушев прекрасно понимал, что узницу попытаются убрать и, несомненно, добьются этого, если не найти дополнительных гарантий ее безопасности.

И вдруг он вспомнил об американском журналисте Патрике Глене, который проходил по делу об убийстве в редакции «Новый век». Сомнений быть не могло — журналист знал, что ищут его конкуренты, но иностранца аккуратно вывели из игры.

— Это, кажется, выход! — облегченно вздохнул он. — Думаю, что люди, которые охотятся за Катей, вряд ли захотят международного скандала и не пойдут на откровенное убийство!

Вахрушев бросил дымящийся окурок в урну и пошел к телефону.

* * *

Патрик Глен рыскал в поисках Ершовой уже несколько дней. Но она как в воду канула. Он обращался и к Варламу Кириллову, звонил ей домой и даже подключил людей из посольства, но все было напрасно!

Неожиданный звонок обнадежил журналиста.

— Так вы говорите, — недоверчиво переспросил американец, — что Екатерина Ершова под следствием?

— Да, — ответил мужской голос, — она в КПЗ.

— Что это такое?

— Камера предварительного заключения, — растолковал Евгений.

— А-а… Понял!

Чтобы как-то подстегнуть иностранного журналиста на активные действия, Вахрушев солгал:

— Да, вот еще что… Катерина говорила о каких-то — фотографиях, но я толком так и не понял…

Патрик насторожился.

— О каких фотографиях?

— Не помню, не до них было!

Американец был недоволен. Незнакомец ходил вокруг да около.

— Простите, а вы кто ей будете?

— Так, знакомый! До свидания!

Рыжеволосый мужчина услышал короткие гудки, но трубку не положил. Он силился понять причину этого звонка. Что это — звонок отчаяния или провокация?

Немного подумав, мужчина пришел к выводу, что он ничего не теряет, если навестит Ершову в Бутырской тюрьме; повод для этого простой — он журналист!

— O'key! — воскликнул Патрик Глен и набрал номер телефона американского посольства.

— Будьте любезны, соедините меня с мистером Маккоуэллом…

Ершова шла по узкому коридору тюрьмы под конвоем старшины Павлина и не верила в происходящее: если бы ей несколько дней назад сказали, что с ней приключится нечто подобное, она бы рассмеялась предсказателю в лицо. Однако происходящее было не вымыслом и даже не кошмарным сном, а дикой реальностью.