Земли семи имён - Дарина Стрельченко

– А между тем, виноградная, они едва не убили тебя.

– Они ко мне и пальцем не притронулись!

– Потому что считали, что ты правитель. Виноградная, я должен повиниться перед тобой, мертвецам не горько. Это я сумеречных воров натравил на подмастерье Грегора в сером платье, что мой шар отобрала. Это я велел им тебя убить. Да только кто же знал, что ты такую карусель с образами закрутишь.

– Хочешь сказать, – голосом, от ужаса сошедшим в шёпот, спросила она, – что это по твоему наущению воры набросились? Чтобы меня убить?

– Прокляни меня, виноградная, да только поздно уже, мертвецам не страшно. Да и без того я своё получил, да ещё так глупо… Умереть, тобой обернувшись, от руки тех, кому сам отдал приказ тебя погубить.

– Зачем? – только и спросила она.

– Хотел завладеть твоим шаром, – просто ответил он. – А будь ты живой, разве бы отдала?

– Нет.

– Нет.

– Ты страшен, – после краткого молчания произнесла она. – Ты гадок. Ты необъясним.

– Отчего же тогда тоскуешь по мне, виноградная?

Хедвика не стала отпираться. Склонила голову, вспоминая встречу. В памяти звонко перестукнули по столу обращённые камнем ягоды.

– Ты моя история.

– Виноградная-виноградная… – тихо ответил Файф. – Если бы я только раньше тебя повстречал.

– Поздно об этом думать, – тоскливо откликнулась она. – Объясни лучше, что мне делать. Советнику я память стёрла, стражникам, что были с нами, – тоже. Но всё Грозогорье, все Семь земель вмиг правителя позабыть не заставишь.

– Так ты ведь теперь правительница, – рассмеялся Файф. – Издай указ о престолонаследии. Народ признает тебя по крови, ведь ты племянница почившего его величества.

Хедвика закрыла глаза и несколько мгновений молчала, сцепив руки. Затем кивнула.

– Вот так и обрываются династии, – тихо констатировал лютник. – Вот так гибнут владыки воров, исчезают короли, всходят на трон виноградные принцессы, и весь мир превращается в балаганчик Дядюшки Ши…

Вместо ответа она прямо взглянула в его глаза и спросила:

– Шар девушки-алхимика – месть Грегору?

Файф удивлённо поднял прозрачные брови:

– С чего же? Нет. Как стекаются к лесным прогалинам реки, так стекаются к тёмным дням обстоятельства. Если бы не отнять у неё шар, она сгорела бы вместе с ним. Сольвейг играла с магией, смеясь, переходила грань, перешагивала черту. Хотела, чтобы колдовства было больше, хотела размножить магию, рассемерить – и в этом вы схожи. Может быть, со временем ты почувствуешь в себе её черты. Её – и других, чьей магии касался мой шар.

– Сколько шаров ты украл? – не слишком веря в его слова, спросила она и сжалась в предчувствии ответа. Сколько ещё историй, сколько жизней аукнется в ней от лютникова шара?

– Много, милая, тебе не сосчитать. – Файф взмахнул рукой, обводя город за окном. – Да одно запомни: следы лишь самые сильные, самые яркие шары оставляют, те, что ещё долго продолжают пылать. На моей памяти таких шесть было, – кроме твоего да вместе с алхимикой.

– Двоих я знаю, – тихо откликнулась Хедвика. – Огненная швея и зелёная русалка. И алхимику слышу – горькие травы, свинец да олово.

– Выйди в поле – там встретишь свободолюбивую Филарт. А у Каменного храма поджидает тебя Нилит, – горная, лесная, гордая…

– Что мне делать у Каменного храма?

– О, об этом уж тебе самой придётся догадаться, виноградная. Не без твоей руки исчезнут сумеречные воры. Не без тебя властитель воров убит. Но он убит – а ты жива, и быть тебе за это в ответе: за прежние судьбы, за будущие дела. Без сумеречных воров магия в Северолесье вконец исчезнет, если правитель Грозогорья в Семи землях помощи не отыщет. Помощи, за которую не одним только синим шаром заплатить придётся.

– Загадками говоришь! – в отчаянии воскликнула Хедвика.

– Не тоскуй, виноградная, – тихо ответил Файф, поднося руку к её щеке. Словно тронуть хотел, но только воздух огладил.

Она потянулась к нему, но пальцы прошли насквозь, не встретив ни плоти, ни пыли. Тогда он сам, ласково улыбаясь, накрыл ладонями её руку. Хедвика почувствовала лёгкую прохладу, словно в жаркий день брызги из родника. Круглая капля скользнула сквозь его пальцы, затерялась в густом ковре.

– Ну-у, не плачь, – попросил Файф, и она с горьким удивлением услышала в его голосе смущение. – Стоит ли обо мне плакать? Хитрый, безжалостный, гадкий, да ещё и вор. Я ведь едва не убил тебя, виноградная, а ты плачешь. Неужто влюбилась всё-таки?

Она раздражённо замахнулась, но вместо того, чтобы ударить бесплотную тень, лишь отёрла слёзы.

– Не реви, не рви сердце, что и без того не бьётся, – рассмеялся лютник. – Ни сердца, ни шара… Не топай ножкой, милая, не пристало это правительнице.

– Опять дразнишь? – сквозь слёзы спросила она, глядя в его серебряные глаза. – Что мне делать? Как буду править этим городом? Ни Грегора… ни тебя…

Файф вдохнул, отвернулся. Глядя на далёкие поля, укрытые снегом, произнёс:

– С первой встречи знал, что ты леди. Только раньше виноградной была, а теперь настоящая госпожа. С первого взгляда всякому, кто смотреть умеет, ясно, что ты, надень корону, – и истинной правительницей Грозогорья станешь. Замашки у тебя виноградные были, да город это исправил. Ты сама погляди: куда что подевалось? Стала степенная, мудрая, бесстрашная…

– Файф…

– Что, виноградная? – спросил он, отступая, но с улыбкой протягивая ей руки. – Не тревожься раньше времени. Иди своей дорогой. А к шарам привыкнешь… Может, что доброе сумеешь почерпнуть – пригодится на твоём пути. Прости, уж такой непростой подарок прощальный тебе оставляю. Да и не прощальный вовсе – продолжение истории дарю, милая. А кроме того, ты погляди, как шары красивы. Совершенный сапфир… Обсидиан, перламутр…

– Камни… – прошептала она, пронзённая внезапной догадкой.

– Верно, – лукаво кивнул он. – Знаешь, что в четвёртый раз означает подарок каменный?

– Файф!

Она бросилась к нему, но образ, сотканный из песка, праха и эха магии, растворился в тихом воздухе.

Прозвенел ветер в парчовых шторах.

Правительница Грозогорья осталась одна.

* * *

К вечеру, преодолев анфилады комнат, лабиринт коридоров, не один десяток широких лестниц, Хедвика спустилась в обеденную залу.

Потолок был задрапирован тёмным бархатом, расшитым серебряными созвездиями, и походил на мантию гигантского звездочёта, но чем больше она вглядывалась в складки ткани, тем лучше узнавала ночное небо. Ниже бархата трепетала на ветру лёгкая тафта, а вдоль окон золотыми узкими лентами вился шёлк – оттенял янтарный блеск свечей, россыпи которых тянулись вдоль семи стен.